Музей обстоятельств (сборник)

Вот уже лет восемь идет моя пьеса «Дон Педро». Там два петербургских пенсионера Антон Антонович и Григорий Васильевич выясняют свои непростые отношения. Пьеса об одиночестве, что ли, о том, как легко потерять самого себя. Ну, мне трудно говорить, о чем пьеса. Трагикомедия. Есть там сцена, когда Григорий Васильевич принимает на кухне гостя, Антона Антоновича, и они вдвоем распивают водочку, купленную в подарок жителю далекой Бразилии дону Педро, который так и не появится на сцене. А под раковиной, знаете ли, дырка к соседу снизу, и слышно, как тот внизу жарит рыбу (иногда он вулканизирует шины). Может быть, на какой-нибудь иноплеменный, скажем, бразильский взгляд, дырка к соседям – из области сюрреализма, но петербуржцев, особенно обитателей старого фонда, этим явлением не удивишь. В такие дырки постоянно что-нибудь закатывается… И вот когда разговор на сцене начинает обретать, так сказать, экзистенциальное измерение и, того гляди, пойдет «о главном», Антон Антонович неожиданно подходит к дырке, запускает туда руку, игнорируя предупреждения Григория Васильевича («сейчас вас за руку кто-нибудь цап!..»), шарит там рукой, что-то нащупывает, находит и – вынимает к своему ужасу и к восторгу Григория Васильевича, но что именно – не так это важно сейчас, потому что говорю не о сюжете, а о дырке как таковой. Так вот, мне безумно повезло: моих старичков в различных постановках играли замечательные актеры – Алексей Петренко, Альберт Филозов, Михаил Светин, Игорь Дмитриев, покойный Александр Демьяненко, Николай Мартон, все, как один, народные и не только по званию, но и по признанию. И все произносили соответствующие реплики о той дырке, даже не подозревая, что такая дырка существовала в действительности. Без ложной скромности скажу, это самая известная дырка из всех, которые когда-либо существовали под раковинами. Удивительно, что театральный художник, никогда не видевшей нашей дырки и даже не подозревавший о ее существовании, в точности реконструировал ее на сцене. Как настоящую! Вряд ли у него была дома такая же.

Зрители воспринимают игру очень радушно. До овации, стоя. Игра актеров! Но дырка… Именно в эпизоде с дыркой достигается удивительное состояние какой-то запредельной и жутковатой задушевности, объединяющей все – и сцену, и зал. Ведь и дырка под раковиной – символ тот еще, да? И не просто «элемент быта» дырка под раковиной, не просто «памятник борьбы с обстоятельствами». Дырка – это всегда дырка в чужое, может быть, в никуда (только оставим в покое психоанализ). Дырка – это всегда возможность потери, убыль своего, утрата, убыток. Дырка под раковиной – это дырка в нашем сознании, потому что если сознание мирится с фактом существования дырки, дырки нет, это дырка в сознании. Но дырка есть. Дырка в прошлое – мало ли что может туда закатиться (лучше не лезть). Дырка в будущее, потому что еще неизвестно, какие она скрывает угрозы. Да и слово смешное какое-то – «дырка». Дырка. Ну, дырка. Вот так всегда: смешно, смешно, а потом – бац!

Выпивали в том эпизоде не так чтобы сильно, но по-черному – без закуски. И вот однажды во время спектакля произошло следующее. Когда гиперреализм происходящего на сцене вот-вот должен был, благодаря происшествию с дыркой, обернуться едва ль не абсурдом и когда прозвучали слова Григория Васильевича: «Я-то в общем-то уважаю, в принципе. Горькая, она и есть горькая… А вот Лариса моя не очень любила. Ей вкус подавай», – на сцену Театра комедии неспешно поднялась пожилая женщина из зала. Оба актера, не зная, чего ожидать, застыли в изумлении с поднятыми стаканами, а женщина подошла к ним и молча положила на стол четвертинку хлеба. Михаил Семенович Светин, игравший Григория Васильевича, хоть и побледнел, но нашел в себе силы сказать «спасибо». Женщина повернулась и, не говоря ни слова, при полном безмолвии зала вернулась на место. Светин вытер пот со лба и продолжил прерванный монолог – дальше игра пошла своим чередом.

Господа будущие посетители Музея петербургского быта и борьбы с обстоятельствами, я воздерживаюсь от комментариев этого события. Если кто думает, что автор безразличен к эксцессам столь парадоксального восприятия пьесы, скажу лишь: это не так. И еще. Ведь такое могло произойти только у нас, в России. Точнее, только у нас, в Петербурге. В Санкт-Петербурге, когда-то именовавшемся Ленинградом.

Не гамбургер. Хлеб.

Но все, замолкаю.

Что касается реальной дыры на кухне, моя жена, побывав еще на премьере, восприняла реплику Антона Антоновича: «Давно заделали бы… Ведерко цемента всего!» – как своего рода укор, и в свою очередь, как в укор уже мне, сама зацементировала прототип сюжетообразующего объекта. Искренне жаль. Если наш Музей действительно обретет официальный статус, полагаю, дырку придется реставрировать.