Музеи Парижа

Давид, Энгр, Делакруа. . . Обратившись к этим живописцам, оказываешься уже в гуще проблем XIX века. Однако портрет не был ведущим жанром в искусстве тех лет. Судьбы художников, отношение к ним определялось тематическими картинами, которые чаще всего писались на больших холстах. Словно соревнуясь, Давид и Энгр, Гро и Жерико, Делакруа и Курбе выбирали огромные полотна. Их можно экспонировать только в просторных залах с высокими потолками. Таковы уже упоминавшиеся залы Дарю, Денон, Моллиен. Лучше всего побывать в них в солнечный день. В зимние серые дни там царит полумрак, и тогда трудно оценить цветовое богатство потемневших от времени картин.

Ж.-Л. Давид. Автопортрет, 1794 г.

Д, Энгр. Портрет Бертена. 1832 г.

В залы Дарю, Денон, Моллиен можно пройти сразу же из галереи портрета, но целесообразно начать осмотр со стороны лестницы Дарю, где стоит Ника Самофракийская. Тогда посетитель отчетливо представит себе смену художественных направлений первой половины XIX века.

Давид был самым большим художником эпохи революции и Первой' империи, характерным представителем революционного классицизма. «В классически строгих преданиях Римской республики, – писал К. Маркс, – гладиаторы буржуазного общества нашли идеалы и художественные формы, иллюзии, необходимые им для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии».^{5} Когда в одном из предреволюционных салонов появилась картина Давида на античный сюжет «Клятва Горациев» (1784), французы увидели в ней прямой отклик на события современности. Старый отец, посылающий сыновей на бой за отчизну, и сыновья, дающие клятву умереть, но победить – разве эта тема не была созвучна настроениям идущего к революции третьего сословия? Древние герои выражали его мысли, его уверенность в успехе,, его мужество и стойкость. Сложные переживания, звучавшие в автопортрете художника, были бы здесь неуместны. И Давид отбрасывает психологизм и индивидуализацию. Пафос его героев в монолитности и единстве – фигуры трех сыновей сливаются в одну, в одинаковом жесте поднимаются руки, одинаково ступают ноги. А старый отец? Он так же героичен, уверен в себе и своих сыновьях. Даже женщины не предаются отчаянию – они покорны воле отца и будут исполнять свой долг. Давид буквально лепит светотенью фигуры людей; контуры жестки, объемы определенны, всюду чувствуется рельеф. Этому ощущению скульптурности не мешают локальные цвета-красный, белый, голубой. Картину Давида можно сравнить с речью, произнесенной с трибуны Национального собрания; она напоминает героизированное театральное зрелище, подобна патриотической оде.

Когда отгремела революция и в стране была провозглашена Империя, Жак Луи Давид – первый художник революционной Франции – стал первым живописцем Наполеона. В этом была своя закономерность, логика буржуазной революции, определяющей судьбы ее участников и идеологических борцов.

Ж.-Л. Давид. Клятва Горациев. 1784 г.

В том же зале Дарю находится «Коронация Жозефины» (1805-1807), заказанная Давиду Наполеоном. Не суровая поступь революционной эпохи, а роскошь императорского двора запечатлена на этом полотне. Переливающиеся шелка белых женских платьев, блеск расшитых красных бархатных плащей, мерцание золотых драгоценностей, пышность плюмажей – все дышит приподнятостью, торжественностью. Маршалы, духовенство, дипломаты, придворные дамы и кавалеры застыли в величественных и в то же время напряженных позах – они зависят от императора, следят за малейшими изменениями его настроения. Стоящий на возвышении Наполеон – и смысловой и композиционный центр картины. Поверх его белой шелковой одежды накинута темно-красная мантия, подбитая горностаем. На коротко остриженных волосах лежит золотой венец. Лицо спокойно, бледно. Никакие эмоции не отражаются на нем. Работая над портретом, Давид, конечно, помнил слова императора: «Не точность черт и пятнышко на носу определяют сходство. .. Никто не осведомляется, похожи ли портреты великих людей. Достаточно, чтобы их гений в них жил». Наполеон имел все основания быть довольным картиной. Больше часа он молча разглядывал девятиметровое полотно и, наконец, изрек: «Давид, я вас приветствую». Вслед за словами императора раздался дружный хвалебный хор приближенных. Но «Коронация» – не только гимн Наполеону, это историческое полотно талантливого художника. Внимательно вглядываясь в него, начинаешь постигать скрытые при беглом взгляде отношения людей, распутывать клубок придворных интриг… Почему папа Пий VII так вял и безволен, в то время как на отдельном портрете он полон достоинства и в глазах его светится ум? Почему саркастически улыбается Талейран? Давид был прекрасным портретистом и видел в человеке не просто нарядный манекен, а определенный характер. Сам не желая того, он раскрывал унизительную роль специально вызванного на коронацию папы, не мог пройти мимо умного Талейрана, видящего в происходящей церемонии отнюдь не ее внешнюю сторону.