Музей шпионажа: фактоид

На экране Ник Поленов, который был представлен, как беглый советский гражданин, осознавший свою ошибку и вернувшийся на родину, приступил к официальному заявлению:

«Товарищи, дамы и господа!..»

Вокруг меня все затаили дыхание в ожидании сенсационных разоблачений. Но все свелось к утверждению, что корпорация, где мы работали, есть ветвь американской разведывательной службы. По поводу возникающих на экране фотографий, он — переигрывая убедительностью тона — резюмировал отрывисто: «Да, знаю. Такой-то… Агент ЦРУ. А это такой-то… Агент ЦРУ…»

Одна англичанка, моя бывшая коллега по исследовательскому отделу, все это прилежно конспектировала, пока из телевизора не раздалось и про нее: «Знаю и такую… Агент британской разведки».

Бросив записывать, девушка обернулась во гневе, но все смотрели на экран. Ясно было, что попал человек в переплет.

За два истекших месяца он сильно сдал — лицо, еще более опухшее и как бы перекошенное от затертой гематомы на заплывшей скуле, обильно-густая борода, в которой соли стало больше, чем перца. Новые очки на пол-лица, — родился в Год Обезьяны, кстати, — ничего интеллигентного в его облик не привносили, контрастируя с косым и плоским чубчиком. Он не был мне особо симпатичен в статусе коллеги. Но сейчас, когда он объявился агентом Аббревиатуры, меня невольно охватывала жалость к этой жизни — еще одной из выброшенных на помойку. Ясно было, как пень, что перед нами — апогей и кульминация. Наивысшее его деяние. То, ради чего все это предпринималось: заброс и внедрение (если был заведомый агент), а скорей всего — слом невозвращенца, сдача на милость победителям и десятилетия пьянства, которым он снимал себе стресс «в тылу врага» (если дал себя завербовать на столь дорого — и вплавь — доставшейся свободе). Нет, думал я. Ведомство лжерыцарей Дзержинского все-таки очень жестокая организация советских граждан. Человеку всего 42 года. Допустим, звезд с неба не хватал, но кукловоды? Ведь сознавали, что обрекают на разовое употребление? Что после этой их самодеятельности, которая все равно не затмит разрастающуюся по миру катастрофу с Четвертым Реактором, ничего хорошего больше в жизни у него не будет; да будет ли и жизнь?

Я смотрел, как старшего «брата-невозвращенца» приносят в жертву Абсурду, а потом оттолкнулся от стены, сослуживцы уплотнились, дав протиснуться, — и вышел в пустой коридор. В ярости на тех, кто манипулирует нами. Блядь!..

Бессмертными нашими душами.

С некоторым отставанием по фазе, но трансатлантический ураган прозрения смел наше военно-патриотическое руководство. Но не культурную программу, пустившую корни в эфире. Называлась она Поверх барьеров: Культурно-политический журнал. И выходила ежедневно.

Много раз я слышал шутливое: «Сломаешь ноги, прыгая поверх». Теперь, в перспективе новых назначений, возникла надежда на то, что выскочка будет растоптан и сброшен обратно в ублиетку where he belongs. Но предвкушение «баронов» сменилось фрустрацией. Оказалось, что ревностным слушателем «ПБ» стал и Атусевич (кличка Атос), которого новое, на этот раз, в виде исключения, просвещенно-академическое начальство решило вернуть из лондонской ссылки на пост директора службы. В конце концов, Атос был «западник». В свое время первым в Союзе написал о Бергмане. Лондонский ссыльный согласился, но с рядом условий, одним из коих было принятие в штат бибисишного сотрудника Ранцева. Сей ренегат был мне предложен в качестве ведущего лондонского выпуска «ПБ». Вместе с нью-йоркским выпуском, за которой отвечал тандем американских рижан, моими аргументами освобожденный от унизительных псевдонимов, возникала радиоимперия.

В ответ я предложил Атосу добавить к программе еженедельный «Экслибрис: Наши чтения». Literary, мол, supplement. Литературное приложение… Сделал это несмело, памятуя о боссах, которые при слове «культура» хватались если не за пистолет, то за головы. Но Атос исходил из того, что культуры много не бывает. Что совпадало с ожиданиями аудитории, поскольку к тому времени симптомы новой оттепели стали сознательной политикой Кремля, которую Андрей Вознесенский назвал революция культурой.

Поэт произнес это в первом открытом интервью советского гражданина для «Свободы». В мюнхенском отеле на Изартор-платц. Отказавшись при этом от гонорара, который мне пришлось сдавать обратно в кассу: «Ну, что вы, Сережа… Деньги от Цэ-Рэ-У?»

Но прозаик уже взял. Андрей Битов. За интервью, которое дал мне в пивоварне «Лёвенброй».

Сразу после того, когда Стокгольм объявил Нобелевского лауреата по литературе 1987 года, я, сделавший ставку свою заранее, выпустил в эфир часовой «Экслибрис», посвященный Бродскому.

Перспективы программы были очевидны, и Атос обеспечил оптимальные условия работы. Отдельный кабинет — напротив своей директорской. На постоянной основе мне был придан Дундич — как режиссер. И даже собственный технический сотрудник, ради культуры освобожденный от других обязанностей.

По имени Летиция Дедерефф.