Музей смерти

Я вырвался из пробочного плена, спускался к Коммунальному мосту, когда позвонила Римма. Я машинально глянул на часы: немного же ей понадобилось времени, чтобы стряхнуть с ушей всю мою лапшу.

– Ох, как люблю я такие истории, – вздохнула Римма. – Просто обожаю. Особенно вечерами, перед сном. Никита, я тебя умоляю, не шути со мной. Я же такая доверчивая. Что из твоего рассказа было неправдой?

– Все правда.

– Вот черт… Но звучит, как сюжет для телевидения…

– Римма, хватит! – взорвался я. – Я варился в этом весь день и половину ночи. Мне плевать, как это звучит! Думай что хочешь, но только не рассказывай ментам, хорошо? Кривицкий обязательно будет на тебя наезжать. Скажи, что под хозяйство Якушина копают некие рейдеры из другого города, и он просил меня прояснить ситуацию. Или что-нибудь еще, сама придумай. Но звучать должно правдоподобно.

– Ладно, – вздохнула Римма. – Ты сейчас куда?

– К маме.

– Вот это правильно, – одобрила помощница. – Всякий раз, когда слетает крыша, надо ехать к маме. Она ее быстро на место поставит.

Мама жила в приличной двухкомнатной квартире с видом на церковь и прочие удобства в виде двух супермаркетов. Еще вполне неплохая собой, не полнеющая, мой извечный повод для сыновней гордости, она прочесывала квартиру, собирая сумки для окончательного переселения на дачу. Я насторожился: не мне ли уготована почетная роль шофера, о которой никто не предупредил?

– Ой, сынок, как хорошо, что ты приехал, – обрадовалась мама. – Еще немного, и ты бы меня не застал. А до дачи ехать такую даль – целых двадцать минут… Ты не волнуйся, меня знакомый отвезет из соседнего дома. Представляешь, у него, оказывается, и дача рядом с нашей!

– Какие удивительные совпадения, – хмыкнул я, забираясь в вазу с печенюшками. – Ты говорила, он бывший военный, как и папа?

– Кстати, об этом я тебе не говорила, – насторожилась мама, – поскольку только позавчера об этом узнала.

– Как его зовут, ты тоже не говорила, – подметил я. – Можно, угадаю? Не Иван Егорович?

Мама села на первую подвернувшуюся табуретку и пристально на меня уставилась. В этой информации не было ничего таинственного или невозможного, но мама как-то забеспокоилась.

– И откуда ты это узнал, Никита?

Чуть не вырвалось: «От папы. С небес за нами подглядывает». Я быстро переменил тему, помог ей затолкать внутрь развалившееся содержимое кладовки, оттащил сумки в прихожую. Бес усиленно тянул за язык, но я держался.

– Что случилось, сынок? – Мама пристально всматривалась в меня. – Ты весь помятый, уставший. Спиртным вроде не пахнет…

– Работы много, – отбивался я. А под конец не выдержал: – Мам, а кто такая Ольга Максимовна?

Мама снова села на табуретку и заплакала. Я проклял все на свете – бегал на кухню за таблетками, успокаивал ее, уверял, что это был всего лишь сон, но отец в него ворвался, как живой, – и этот вопрос его крайне беспокоил.

– Это так непохоже на тебя, Никита, – всхлипывала мама. – Ты же так отрицательно всегда настроен против этой чепухи…

Не объяснять же ей, что сегодня я проснулся другим человеком! Рад бы остаться прежним, но как?! Я нес какую-то чепуху, выкручивался. Она поверила или сделала вид, что поверила. Отец не был благородным рыцарем, преданным всю жизнь одной даме. В этом отношении он был заурядным человеком. Четверть века назад, когда я домучивал начальную школу, у отца случилась другая женщина и такой жгучий роман, что он чуть семью не бросил. Но опомнился, поборол себя, как-то справился с пылким чувством. Мама была в курсе. «Если там все закончишь – окончательно и бесповоротно, то прощу, никогда поминать и упрекать не буду». Отец закончил. Женщина уехала в другой город. Родители договорились никогда мне об этом не говорить – ни при каких обстоятельствах. По крайней мере, в этой жизни, пошутила мама. Даже здесь отец исполнил свои обязательства – в ЭТОЙ жизни не проронил ни звука. Мама украдкой отслеживала перемещения Ольги Максимовны по свету. Та вышла замуж, умерла в 2010 году от тяжелой онкологии, пережив отца всего лишь на год. И вдруг приходит родной сын и называет имя, которое он В ПРИНЦИПЕ не может знать…