Музей смерти

– Мама удивлялась – жил какое-то время. Злой ходил, постоянно раздражительный. Кому-то признался, что терзают дикие мигрени, видения мучают. Доктора не помогают со своими микстурами, батюшка с божьим словом тоже не лечит. Может, врали люди, может, нет, но слухи ползли, что Тихон Фомич украдкой являлся на могилу Марии, каялся, умолял простить. Но Мария была непреклонна, и мучения только усилились… В двенадцатом году, или чуть позже, но еще до войны, он сгинул куда-то – сказывали, что продал свое имущество вместе с домом Марии, убег куда-то… Да, моя милая, хорошая память, не жалуюсь, – улыбнулась женщина Варваре. – Мы с мамой очень близки были. Она одна, и я одна. Я же поздняя у нее, в тридцать девять родила, других детей у матери не было, не считая трех выкидышей…

– Спасибо, тетя Валя, вы нам здорово помогли, – сказал я.

– И фотографии не хотите посмотреть? – Хозяйка прищурилась, смотрела хитро, явно понимая, что с нами что-то нечисто.

– Фотографии? – встрепенулся я. – А есть фотографии?

Взлетели к потолку выщипанные брови Варвары.

– Конечно, есть, – кивнула тетя Валя. – Ведь это был двадцатый век, технический прогресс шел полным ходом. В Криводановке работало фотоателье, их выездные фотографы разъезжали по окрестным селам, закупали препараты и технику в Новониколаевске. Если в село приезжал фотограф, к нему обязательно выстраивалась очередь; люди звали агента фотоателье к себе домой, где он их снимал в домашней обстановке. Удовольствие было недешевым, но стоило того, многие люди специально откладывали деньги, дожидаясь визита мастера по съемкам… У мамы было много фотографий… – Тетя Валя кряхтела, вытаскивая старые обувные коробки из буфета. – Не все они, конечно, сохранились, многие выцвели, там ничего не разглядеть, но есть и такие, где все видно… Вот, смотрите. – Тетя Валя села за стол, стала перелистывать ветхие альбомы, а мы стояли у нее за спиной, таращились на снимки.

Эпоха оживала, приходила в движение, прогуливались люди, и даже замычала корова, рядом с которой снимались счастливые детишки… Я мотнул головой, скинул наваждение. Тетя Валя перебирала блеклые пожелтевшие снимки. Изображения выцвели, бумага ветшала, некоторые фотографии, чтобы не развалились, переклеили клейкой лентой. Меня всегда поражали лица на старых фотографиях. Они какие-то замороженные, постные, без эмоций. Глаза широко раскрыты, спины прямые, а лица никакие, словно боялись показать, что они живые люди. Словно фотограф перед съемкой призывал: а теперь застыли и делаем наискучнейшую физиономию… Люди во дворе, люди в домашних интерьерах, люди на деревенской улице. Село Кривошлыково, конечно, узнавалось с трудом.

– Вот смотрите, это семейство Сафроновых, которое скончалось при загадочных обстоятельствах…

На стульях, приставленных друг к другу, сидели люди. Оделись, видно, в лучшее, что у них было. В центре пожилая женщина с каменным лицом, по бокам мужчина и женщина моложе. Один ребенок в белом платье прислонился к отцу семейства, другого, совсем мелкого, держит на коленях смотрящая исподлобья мать. И даже у детей замороженные лица, хотя им трудно в таком возрасте что-то приказать…

– И кто тут мертвый? – машинально пробормотал я. Варвара пихнула меня локтем, покрутила пальцем у виска.

– Что вы сказали? – шевельнулась хозяйка. Я опомнился:

– Ой, простите…

Она перебирала дальше старые фото.

– Вот это моя мама, Серафима Игнатьевна, – представила тетя Валя смирную девочку, стоящую рядом с молодой женщиной. – Здесь ей лет тринадцать. Даже не знаю, кто рядом, наверное, соседка… Вот это Мария Власова – очень старый снимок, самое начало века, еще муж был жив. Ума не приложу, как он у мамы оказался…

Мы подались вперед, поедали глазами размытое изображение. Женщина в нарядном темном платье с кружевами и оборками – она стояла, высоко подняв голову. Сложная прическа на голове, правильное лицо с удлиненным подбородком. Жгучая брюнетка – она действительно была очень привлекательной. Мужчина сидел на стуле, она положила руку ему на плечо. Мужчина нас мало интересовал, в нем не было ничего выдающегося – хорошо одет, пиджачная тройка, распушенные усы. Видно, правила этикета в те годы были ровно обратные – женщина стоит, мужчина сидит… Варвара сглотнула, что-то почувствовала – она смотрела на женщину, не моргая. А тетя Валя продолжала демонстрировать фотографии. Снова девочка с букетом цветов и бантом на макушке, пожилые люди на завалинке. Священник с мучнистым лицом и козлиной бородкой…

– Вот, пожалуйста, – сказала тетя Валя, посмотрев надпись на обороте. – Снимок сделан в 1909 году, за год до несчастья, разразившегося в Кривошлыкове. Это батюшка Порфирий, с ним какой-то дьячок, это староста Савельев Тихон Фомич – видите, какой мужчина был видный… Это наш сельский почтмейстер, это какой-то купец, не знаю их фамилий, это полицейский чин, урядник…