Музей Совести

Так и здесь. Нас окружало бесконечное пространство. Воздух струился слабым ветерком, приятно овевал лицо. Дышалось легко и свободно. Я сосредоточился на картине, и… его внутренний мир вдруг открылся передо мной, как на ладони. Я вошёл в него, как входит нож в размякший кусок масла. Легко и свободно. Без всякого усилия. От неожиданности рука моя дёрнулась, смазывая изображение рубашки, над которым зависла кисть. И тут же мой заказчик стал мне не только ещё более неприятен, но абсолютно не интересен. Мне стало всё равно, о чём он думает и чем занимается. Я увидел, что он несёт в себе чуждый мне мир лжи и насилия. За границы этого знания переступать не хотелось. Оттуда тянуло едким дымом опасности и агрессии…

С тех пор, как я ощутил в себе силу распознавания внутренней ржавчины героев моих картин, пришла уверенность. Она разрасталась вширь и уходила вглубь с каждым движением, вдохом, шагом. С каждым следующим написанным портретом я тренировал не только руку, но и это умение. Тайное знание. Манеру писать и манеру думать о результате моей работы. С каждым новым мазком я учился переносить живую толику души на холст. Старался угадать истинные чувства и устремления своего очередного заказчика. Но и предоставить ему отличную и устраивающую его работу.

Свою душу я старался держать закрытой, резко отделяя работу от своих чувств и переживаний.

Портрет – ответственная работа.

Мои чувства – моя личная жизнь.

Эти две ипостаси должны идти, не пересекаясь.

Жить параллельными жизнями.

И от такого разделения выиграет результат.

Так говорил мне Учитель.

Нельзя ничего личного привносить в работу, только профессионализм. И я держал мою душу подальше от палитры с разложенными на ней красками. Подальше от радужного многоцветья, которое оживает и расцветает под моими чуткими пальцами. Вступает в резонанс с моей душой.

С той волшебной минуты, как тайна коснулась меня своим крылом, я боялся измазаться одной из моих живых красок.

Нечаянно нанести на своё тело.

Мазнуть по мыслям.

Опасался соединиться с чужой душой.

Заразиться её грязью, не приемлемыми для меня устремлениями.

Только дети были исключением из этого правила. Их души были чисты и светлы. И находили живой отклик в моей.

Писать портреты – моё любимое дело. Всё остальное, выходящее за его рамки, касается только меня и принадлежит мне одному. Часто мои мысли при работе непонятным образом оживали и становились частью картины, но об этом знал только я. Зачем кому-то ещё знать мои тайны?

Чужие тайны обременяют.

Лишают спокойной жизни.

Наводят на посторонние мысли.

Мешают дышать.

Могут разбудить ревность, досаду, ненависть.

Лучше знать в точности только свой собственный внутренний мир.

Жить с ним в мире и согласии.

Доверять себе.

Не лезть в чужую душу, куда тебя не хотят пускать.

Не рисковать, не будить зловещие тени чужих тайн…

И даже если они сами открываются под моей кистью во всей своей мерзости.

Так лучше для всех.

Где бы я был, что бы со мной стало, и сумел бы я приобрести это тайное знание чужих тайн, если бы не Учитель?

Как, по какому высшему закону справедливости он, мой Отец и Учитель, появился в моей жизни?

Глава 7      Три тарелки супа

Не могу сказать точно, сколько прошло времени с тех пор, как я обманул соседку Юлию Марковну, сбежал от неё и обосновался в Эрмитаже. Жизнь здесь была совсем не такой сладкой, как представлялась вначале, но я ни минуты не жалел о своём храбром поступке. Я дремал на полу в укромных уголках огромных залов, спрятавшись за тяжёлые портьеры. Спал на царских кроватях под пыльными покрывалами и на роскошных диванах, отдающих мне своё тепло. Сворачивался в каминах калачиком за металлическими резными загородками. Питался теми остатками еды сотрудников музея, что удавалось найти. Сон был чуткий, еда – редкой и скудной, но она была, и с голоду я не умирал.

С этой, материальной частью моей музейной жизни всё обстояло более или менее благополучно. Но с другой, невидимой, той, которую не потрогаешь руками… Мне не хватало близкого человека рядом. Тепла человеческой речи, обращённой именно ко мне. Разговоров глаза в глаза. Вопросов-ответов. Всего того, без чего человеку очень трудно существовать, – самого обычного общения. Не важно с кем. C одноклассниками, с продавщицей в булочной, с соседями по площадке, с друзьями. Этого общения недоставало мне по той простой причине, что таких людей у меня – не было. Никого из них.

Вот ведь парадокс: я – был, но меня – не было.

Никто не знал о моём сегодняшнем существовании. Да, собственно, и знать об этом было некому. Понимать, что ты никому в этой жизни не нужен – страшнейшее из чувств. Жить среди людей одиноким волком – невыносимо трудный экзамен для мальчика-подростка. Даже если он готовится вырасти и стать настоящим мужчиной.