Муж есть муж

После ворот начинаются наши владения.

Фонкод… я не решаюсь о нем говорить. Я предпочитаю открыть тетрадь юного Теодора, едва ли сильно выросшего со времен той невинной поэмы, которую я так люблю.

Отрывок из тетради Теодора Кампердона, ученика класса риторики нимского лицея.

“Путешественник, пересекающий безлюдные кустарники Лангедока и привыкший к скупой и суровой растительности, где лишь изредка легкая грация миндального дерева пробивается сквозь колючки средиземноморского дуба и камни, бывает сражен удивлением, когда, покидая избитое ветрами и сожженное солнцем плато, вдруг, с поворотом дороги, чувствует, что попал в иной, тайный мир, защищенный природой от нескромных взглядов. Только он проходит ворота, на него падает тишина. Он идет по длинной аллее из вековых платанов, детей Юга. Эта длинная, свежая, тенистая и извилистая аллея подводит его через виноградники к загадочному зеленому массиву. Сон какой Спящей Красавицы хранят эти места? Богини, незнакомец! Венера спит в этих виноградниках, и не сто, а тысячи лет. Отнесись с уважением к этому каменному сну, и если ты пришел как друг, хозяин этих мест поднесет тебе воды, чтобы утолить жажду, и вина, чтобы порадовать дух. Ибо ничтожные смертные живут в этом чертоге, в этом длинном доме цвета охры, под крышей с римской черепицей, посреди сада, где лавр Аполлона переплетается с розовым лавром, розмарином, тонкой чеканки камелиями, тимьяном и майораном, столь милым сердцам веселых эльфов.”

Милый папа, он был уверен, что статуя Венеры спит где-то здесь под землей века. Он даже предложил своему отцу вырвать виноградники и перекопать всю почву, чтобы добраться до нее. Можно себе представить энтузиазм моего дедули, который их растил!

Теперь, папа, ты сам спишь под виноградниками. А мы каждый год благоговейно возвращаемся на этот остров, который безжалостно давит Зона Урбанизации. Еще одна буква падает с таблички, еще перекладина отломана от ворот, еще черепица с крыши… виноградники дичают, трескаются вазы из Андуза (Андузские вазы - керамические сосуды, традиционно украшавшие дома и сады французской аристократии. Гончарное производство в Андузе, на юге Франции началось с 16 века и с тех пор пользовалось неизменной популярностью).

… Смотрите, этой зимой умер платан!

Но величественный изгиб аллеи все так же красив. Покинутые службы все еще стоят. И пусть конюшня дает приют лишь старому розовому коню арендатора! В мимолетное время сбора винограда под ее сводами еще слышится смех.

Октав и Игнасио шумно вылезли из машины. Фелиситэ - собака с фермы - уже шла к нам, тявкая от радости - с сосками висящими еще ниже, чем в прошлом году. Консепсьон открыла багажник. Я смотрела на дом. С закрытыми ставнями, запертой дверью, он казался сердитым.

Игнасио спросил меня:

- Началось?

- Что началось?

- Отпуск.

Ох! Это милое нетерпение ребенка!

- Смотри, - сказала я и достала из сумки огромный ключ с куском когда-то золоченой веревки, на которой держалась старая бирка «Фонкод» написанная папиной рукой. - Смотри, Игнасио, это ключ от отпуска!

Я толкнула дверь, царапнувшую плитки у входа, и проскользнула в дом.

Запах могилы, пыли и плесени охватил меня. Что-то шурша пролетело в густой тени, что-то пронеслось нам навстречу, к ужасу моему задев меня по ноге, пес, устремившийся было за мной, чихнул, а Игнасио закричал:

- Я боюсь!

- Вот я тебе… - сказала Консепсьон, уже разгрузившая всю машину.

То, что ждало нас в доме, было ужасно. Лорда Карнавона, вошедшего в усыпальницу Тутанхамона, несомненно, встретил больший порядок и большая чистота, чем нас в тот вечер 9 июля.

А ведь дом пустовал всего лишь с середины сентября и был закрыт со всей возможной заботой. Стулья были зачехлены, ковры свернуты, занавески сняты… Но дома, как нелюбиме женщины, мстят тем, кто их покидает. На бильярд пролился дождь, индийский ситец в столовой исчез под слоем зеленоватых грибов, на полке со скатертями поселился сурок, и при каждом нашем шаге хрустела штукатурка.

Больше всего меня огорчило падение дяди Сабина. Он порвал веревку, приковывавшую его к гвоздю и соскользнул на пол, разбив стекло и поранив губу. Бедный Сабин, никогда ему не везло! Это он во время второй империи хотел возродить бани Фонкода. Ему это чуть было не удалось, и на некоторое время реконструированные Бани обрели блеск эпохи Цезаря. К несчастью, дядя Сабин был красив, и злоупотребление этой красотой вызвало гибель и разорение моей семьи. Вполголоса говорилось, что после поездки в Марсель и “разнузданной свадьбы” он подхватил дурную болезнь. Довольно успокаивающее выражение, призванное доказать, что раз есть дурные болезни, то существуют и хорошие. Но болезнь дяди Сабина действительно была очень дурной. Трепонем скоро стало гораздо больше, чем берущих ванны. Общество Бань обанкротилось, и новые бани рухнули еще быстрее древних. От этой мечты нам осталась только бутылка (Поль разбил предпоследнюю, когда был маленьким) и две зеленых ванны, где сейчас цветет индийская гвоздика.

- Мадам Леблез сволочь, - сказала Консепсьон.