Муж и жена

А потом, как это обычно случается, когда болезнь или смерть стоят у порога, жажда жизни превозмогла все. И мы любили друг друга так, как будто были последними людьми на Земле.

На свете существует только два вида секса. Брачный и внебрачный. Выполнение долга и страстное желание. Сочувствующий и страстный. Слегка теплый и горячий. Занятие любовью и траханье.

Как правило, со временем мы теряем один вид и приобретаем другой. Так случается. Но всегда есть возможность вернуть потерянное назад.

Как говорила моя мама.

Просто нужно снова влюбиться.

28

Мы простились на Примроуз-Хилл.

Я бы нисколько не удивился, если бы она решила никогда больше со мной не разговаривать. Но для нее было характерно проявление формальной щедрости. Может, это чисто японская черта, но именно она и заставила ее встретиться со мной в последний раз.

Выдался один из тех светлых, ясных летних дней, когда кажется, что Лондон простирается бесконечно во все стороны. С высоты Примроуз-Хилл можно было видеть весь город, и в то же время мягкий шум уличного движения казался очень отдаленным. Реальный мир находился далеко отсюда. Но я знал, что он приближается.

Стояло раннее утро. Повсюду выгуливали собак, и в парке по дорожкам бегали люди, следящие за своим здоровьем. Тут и там можно было видеть спешащих на работу служащих со стаканчиками капучино в руках. Над всем Примроуз-Хилл слабым светом горели старинные фонари, напоминающие другой Лондон, затерянный во времени.

— Ты останешься здесь или вернешься в Японию?

— Ты не можешь спрашивать меня об этом. У тебя нет такого права.

— Извини.

— Перестань это говорить. Больше не повторяй. Пожалуйста.

Она что-то протянула мне. Это был полароидный снимок, который мы с ней сделали, держа фотоаппарат на вытянутых руках. Тогда казалось, будто ничто никогда не изменится.

— Я раньше думала, что если сфотографируешь кого-нибудь, то никогда этого человека не потеряешь, — рассуждала Казуми. — Но теперь я понимаю, что все наоборот. Наши фотографии показывают нам все, что мы потеряли.

— С нами этого не произойдет. Когда люди друг другу небезразличны, то они не теряют друг друга.

— Это совершенное деримо! — воскликнула она с возбуждением. Я не смог сдержать улыбки. Она иногда немного искажала слова, отчего ее язык приобретал особенное очарование. — Совершенное деримо.

Я отрицательно покачал головой:

— Ты всегда будешь особенной для меня, Казуми. И я всегда буду о тебе помнить. Даже если ты встретишь другого мужчину. Как же могут два человека, которые любили друг друга, когда-нибудь друг друга потерять?

— Не знаю. Я не могу этого объяснить, но именно так и происходит.

— Я не хочу, чтобы ты уходила из моей жизни.

— Я тоже.

— В мире живут четыре миллиарда человек. Из них мне близка только горстка людей. Включая тебя. Особенно тебя. Поэтому не говори так, как будто мы бросаем друг друга.

— Хорошо, Гарри.

— Вместе и навсегда? Она улыбнулась:

— Вместе и навсегда, Гарри.

— Пока, Казуми.

— Пока.

Я смотрел ей вслед, пока она спускалась с холма по одной из тех дорожек, которые пересекали парк во всех направлениях. Эти тропы разбегались в разные стороны, напоминая все те невозможные варианты выбора, которые встают перед нами в жизни, выбора, который необходимо сделать, чтобы двигаться дальше.

Я стоял, пока она не скрылась из виду, зная, что никогда не перестану спрашивать себя, какой стала бы наша жизнь, если бы мы с ней были вместе, и никогда не перестану любить ее и думать о ней.

И как только она вышла из парка, исчезнув из поля зрения, что-то произошло. Хотя, может, мне и показалось. Мне привиделось, что все фонари над Примроуз-Хилл погасли.

Больше я ее никогда не видел.

* * *

Мама надела свой парик Долли Партон и пошла в магазин. Маленький магазинчик по соседству, в котором она делала покупки десятки лет, недавно закрылся, потому что его владелец вышел на пенсию, так что теперь ей приходится ездить в огромный гипермаркет, расположенный довольно далеко. «Гораздо больший выбор, дорогуша». — Но автобусы в этом районе ходили очень плохо, поэтому мы с Пэтом раз в неделю отвозили ее в магазин на машине.

Когда мы, везя тележку, направлялись в мясной отдел, вдруг столкнулись с пожилым мужчиной, у которого в плетеной корзинке лежала одинокая баночка кошачьих консервов. На обрюзгшем стариковском подбородке виднелась седая трехдневная щетина, а на плечах у него был надет вязаный жакет, хорошо побитый целым выводком моли. Приглядевшись к старику, я понял, что видел его раньше.

— Элизабет! — воскликнул он.

Это был Текс, хотя сегодня он выглядел скорее как Грэм.

Мама небрежно бросила упаковку натурального бекона в свою наполненную до краев тележку.

— Ах, привет, — проговорила она, не снизойдя до того, чтобы назвать его ковбойским именем, впрочем, она вообще не назвала его по имени. — Как ковбойские танцы?

Текс вздохнул, состроив гримасу и потерев свое бедро:

— У меня трещина в бедренной кости, Лиз. Заработал ее, когда исполнял «Притоп Харвуд». Пришлось оставить танцы на некоторое время.