Муж и жена

— Я за это время узнала многое, — ответила она, — и теперь имею основания полагать, что самый веский аргумент в разговоре с вами — это деньги. Если деньги избавят меня от омерзительной необходимости обсуждать с вами что-либо, — при всей моей бедности я дам вам эти деньги. Помолчите, прошу вас. В том, что я сейчас скажу, вы заинтересованы лично.

Она открыла кошелек и вытащила оттуда пятифунтовый банкнот.

— Если вы изберете правду и предъявите мне письмо, — подытожила она, — получите это как награду за находку и возвращение ее владельцу. Если будете и дальше изворачиваться и лгать, я могу сделать и сделаю так, что лист бумаги, который вы у меня украли начисто обесценится в ваших руках. Вы угрожали миссис Гленарм моим вмешательством. А если я возьму и пойду к ней? Вмешаюсь еще на этой неделе? А если у меня хранятся другие письма мистера Деламейна, и я предъявлю их сама? Что тогда миссис Гленарм купит у вас? Ну-ка, ответьте!

Краска залила ее бледное лицо. Глаза ее, тусклые и безрадостные, когда она вошла в комнату, теперь вспыхнули и жгли Бишопригса безмерным презрением.

— Ответьте! — повторила она столь яростно, что стало ясно — былое пламя и страсти, кипевшие в душе этой женщины, не угасли до сих пор!

Если у Бишопригса и было какое-то достоинство, так это редкое среди мужчин умение распознать, когда твоя карта бита. Если что и можно было записать ему в плюс, так это способность вовремя признать поражение и с честью выйти из боя, сложив знамена к ногам противника.

— Господи да будет милостив к нам! — воскликнул он, с выражением крайней невинности. — Значит, это вы написали письмо человеку по фамилии Джеффри Деламейн, а он на свободном месте карандашом отписал вам несколько крохотных строчек? Силы небесные, откуда я мог знать, что вы ведете речь именно об этом письме? Разве в гостинице вы хоть раз обмолвились, что вас зовут Анна Сильвестр? Ни разу! А этот тщедушный, что выдавал себя в гостинице за вашего мужа, — разве это Джеффри Деламейн? Да в Джеффри весу два раза столько, это я своими глазами видел. Отдать вам ваше письмо? Эхма! Коли я теперь знаю, что оно — ваше, для меня нет большего счастья в жизни, чем вам его возвернуть!

Он открыл бумажник и извлек из него письмо со рвением, достойным честнейшего человека в подлунном мире, — при этом (что еще прекраснее) на пятифунтовый банкнот в руке Анны он взирал с полнейшим равнодушием.

— Фу-ты ну-ты! — изобразил он смущение. — Прямо не знаю, доброе ли это дело — брать у вас деньги. Ну да ладно! Ладно! Возьму, коли вы настаиваете, — будет у старика память о времени, когда я оказал вам в гостинице маленькую услугу. Если вы не против, — добивал он, внезапно возвращаясь к делу, — черкните мне строчечку — вроде расписки, — чтобы я потом насчет этого письма не терзался сомнениями.

Анна бросила банкнот на стол, возле которого стояла, и выхватила письмо из его руки.

— Обойдетесь без расписки, — осадила его она. — Письма, чтобы свидетельствовать против вас, не будет!

Она подняла другую руку, чтобы разорвать письмо в клочки. Но в ту же секунду Бишопригс проворно схватил ее за обе кисти и крепко их сжал.

— Придется малость повременить! — запротестовал он. — Без расписки, молодая мадам, письма не получите. Вы теперь вышли за другого, и вам, может, все равно, что когда-то во времена оны Джеффри Деламейн обещал вам златые горы. Эхма! Но это кое-что значит для меня — вы ведь меня обвинили, что я похитил ваше письмо да принялся им торговать и еще господь ведает в чем, так что пожалуйте мне черным по белому, да собственной рукой. Извольте расписочку — а там делайте со своим письмом, что в голову взбредет!

Рука Анны, державшая письмо, ослабла. Оно упало на пол между ними, и Анна даже не попыталась помешать Бишопригсу, который нагнулся и поднял его.

«Вы теперь вышли за другого, и вам, может, все равно, что когда-то во времена оны Джеффри Деламейн обещал вам златые горы». Эти слова представили положение Анны в неожиданно новом свете. Действительно, в письме к Арнольду она писала, что, даже если Джеффри предложит ей вступить с ним в брак во искупление грехов прошлого, она предпочтет остаться тем, кем есть, нежели станет его женой, — столь велико ее отвращение к нему. До этой минуты ей и в голову не приходило, что кто-то может по-своему истолковать ее горделивое достоинство, повелевшее ей отказаться от притязаний на мужчину, который ее погубил. Только сейчас до нее в полной мере дошло: если она, облив его презрением, позволит ему идти своей дорогой и продаться первой женщине, у которой хватит денег, чтобы его купить, такое ее поведение заставит людей сделать ложные выводы: она, мол, бессильна вмешаться, потому что уже вышла замуж за другого. Краска отхлынула от ее лица, оставив мертвенную бледность. Она начала понимать, что цель ее приезда на север достигнута не полностью.

— Я дам вам расписку, — сказала она. — Говорите, что писать, я напишу.