Всю ночь шел дождь, но под утро прекратился. В ясном осеннем небе хозяйничало солнце. Анна поднялась, открыла окно. Комнату наполнил утренний воздух — свежий, бодрящий, душистый. Вблизи и поодаль — весь открывшийся вид излучал праздную благость, покой. Она постояла у окна. Разум ее снова прояснился, к ней вернулась способность думать, чувствовать; и мужественно встретить еще один, последний вопрос, который обрушило на нее безжалостное утро: чем все это кончится?
Есть ли надежда? К примеру, на то, что она вызволит себя сама? Но как может себя вызволить из беды замужняя женщина? Сделать свои мучения достоянием гласности — если это мучения определенного рода — и тотчас остаться одной перед лицом общества. И больше ничего.
Есть ли надежда, что ее вызволят другие? Бланш может написать ей — даже приехать и повидаться, — если позволит муж; вот и все. Прощаясь, сэр Патрик сжал ей руку и велел положиться на него. Это самый стойкий, самый истинный ее друг. Но как он ей поможет? В рамках освященного законом брака муж волен посягать на жену, при одной только мысли об этом кровь ее стыла в жилах. Разве сэр Патрик сумеет защитить ее? Вздор, каким образом? Закон и общество вооружили ее мужа супружескими правами. Закон и общество, обратись она к ним за помощью, дадут один ответ: вы его жена.
На себя надеяться нечего; нечего надеяться и на друзей; ни на что на свете. Остается только ждать конца — с верой в милосердие господне; с верой в лучший мир.
Из своего дорожного чемодана она вытащила книжечку «Молитвы и размышления», порядком истершуюся от частого пользования, — когда-то книжечка принадлежала ее матери. Анна села у окна и предалась чтению. Изредка она в задумчивости поднимала голову. Сходство между положением ее матери и ее собственным теперь было полным. Обеим достались мужья, которые их ненавидели; мужья, чьи помыслы были устремлены к корыстным связям с другими женщинами; мужья, единственным желанием и целью которых было освободиться от своих жен. Какими разными путями пришли мать и дочь к одной и той же судьбе! Будет ли сходство полным до самого конца? Анне вспомнились последние минуты матери. «Суждено ли мне умереть, — подумала она, — в объятьях Бланш?»
Время бежало незаметно. Утренние звуки дома не затронули ее слуха. Впервые она очнулась и вынырнула в настоящее, когда из-за двери ее окликнул голос служанки.
— Госпожа, господин желает, чтобы вы спустились вниз.
Встрепенувшись, она поднялась и отложила книжечку.
— Это все? — спросила она, открыв дверь.
— Да, госпожа.
Она спустилась за девушкой по лестнице; в памяти возникли странные слова, с какими вечером к ней в присутствии слуг обратился Джеффри. Может, сейчас станет ясно, что стоит за этими словами? И сомнения перестанут терзать ее? «Каково бы ни было испытание, — подумала она про себя, — помоги мне, господи, снести его достойно, как бы снесла его моя мать».
Служанка открыла дверь в столовую. Стол был накрыт для завтрака. Джеффри стоял у окна. Эстер Детридж ждала распоряжений у двери. Он шагнул вперед — с галантной вежливостью, какой за ним прежде как будто не водилось, с застывшей на губах улыбкой — и протянул ей руку!
Входя в комнату, она была готова (как ей казалось) ко всему. Но такого она никак не ожидала. Она стояла, онемев от удивления, и смотрела на него.
Мельком глянув на Анну, когда та вошла, Эстер Детридж перевела взгляд на Джеффри — и с этой минуты следила за ним во все глаза, пока Анна оставалась в комнате.
Он нарушил молчание — и голос этот не был его голосом; в облике его сквозила сдержанность, какой она за ним раньше не замечала.
— Не угодно ли вам будет поздороваться с мужем, — спросил он, — если он протягивает вам руку?
Она машинально вложила свою руку в его. Вздрогнув, он тут же ее выпустил.
— Боже! Какая холодная! — воскликнул он. Его собственная рука пылала огнем и беспрерывно дрожала.
Он показал на стул в торце стола.
— Вы не приготовите чай? — спросил он.
Она опять же машинально шагнула к столу — и остановилась.
— Может быть, вы предпочитаете позавтракать в одиночестве, — спросил он.
— Если не возражаете, — едва слышно произнесла она.
— Минутку. Прежде чем вы уйдете, я хочу вам кое-что сказать.
Она молча ждала. Молчал и он, что-то прокручивая в памяти, — видно было, как он силится что-то вспомнить. Наконец он заговорил.