Муж и жена – одна сатана

Изящный, худой, с острой бородкой, боковой пробор, острый взгляд. Вот и всё, что запомнилось. Никакого особенного впечатления молодой писатель на девушку не произвёл, а уж сказать, что сердечко ёкнуло, и вовсе нельзя. К тому же о писателях она слышала, что у них вечные романы и по нескольку жён. Зачем? Для жизни и одной любви – много. Но, как потом заметит Вера Николаевна: «Суженого конём не объедешь»17. Да как объехать, если Бунин «копытом стал бить» погромче сказочного Сивки-Бурки. Где ни появись скромница Вера, тут же Бунин – вставал перед ней, как лист перед травой. И закружил молодую головушку словами да взглядами… А как закружил, повёл себя дерзко, «комплекса Мадонны» не испытывая, коршуном уцепился в добычу, точно знал, что без этой женщины «Окаянные дни» не перемочь, «Жизнь Арсеньева» не пережить, по «Тёмным аллеям» не побродить… А друзья-знакомые решили, что дело в стихах: мол, читал Ваня стихи, читал, да и зачитал девушку.

Стихи кончились быстро, началась суровая проза жизни, Вера Николаевна стала писательской женой. Это значит: и секретарём, и критиком, и нянькой, и громоотводом. Каждый день она готовила, стирала, мыла, чистила, перепечатывала. Широко открытыми глазами смотрела она в рукописи Бунина и имела мужество закрыть глаза на его амурные похождения…

С Буниным иначе было нельзя. Если он умудрялся влюбляться в вымышленных героинь – в чужих и собственных, – то уж когда рядом оказывалась живая обольстительная женщина, только и успевал Иван Алексеевич произнести слова Блаженного Августина:

«Господи, пошли мне целомудрие, но только не сейчас!..»18 А дальше несло его, как осенний лист по земле… И носило так листок до полной его желтизны и сухости… лет до шестидесяти пяти…

Однажды, а дело было уже в эмиграции, в доме Буниных появилась молодая женщина с фиалковыми глазами. Иван Алексеевич представил её, как ученицу. Но это была муза. Она стала порхать около Бунина то на террасе грасского дома, то на лесных тропинках, то на пляже в Канне. Вместе они работали над самым значительным произведением писателя – «Жизнь Арсеньева». Многие эпизоды этого повествования автор и муза проговаривали, гуляя то по ниццкой дороге, то по склонам, то по берегу. Затем автор садился за письменный стол, а муза, обратясь молодой женщиной, удивлялась: «… глядя на него, я думала, что и правда относительно существование вещей, лиц и времени. Он так погружён сейчас в восстановление своей юности, что глаза его не видят нас и он часто отвечает на вопросы одним только механическим внешним существом. Он сидит по двенадцать часов в день за своим столом и если не всё время пишет, то всё время живёт где-то там… глядя на него, я думаю об отшельниках, о мистиках, о йогах – не знаю, как назвать ещё, – словом, о всех тех, которые живут вызванным ими самими миром»19.

Восстанавливая свою жизнь, живя в годах детских, отроческих, юношеских, Иван Алексеевич на четыре года остановил время и не старился, но пустить время вспять не под силу даже писателю с невероятно развитым воображением.

У молодой женщины не было бунинского воображения, она не могла представить Ивана Алексеевича всесильным, неиссякаемым богатырём, а писательские чары – время пришло – истаяли… Молодой женщине стало скучно рядом со стареющим мужчиной. Разрыв стал неизбежен ещё и потому, что во второй своей ипостаси – в образе музы – работу она завершила: «Жизнь Арсеньева» была до конца отстукана быстрыми пальчиками, за Нобелевской премией было съезжено, на радостях выпито. Так что вам ещё нужно, Иван Алексеевич?..

И муза – упорхнула, и женщина – ушла. А то, что Бунину «крикнуть хотелось вослед://”Воротись, я сроднился с тобой!”»20, никого уже не интересовало. На закат печальный блеснула любовь улыбкою прощальной21. Блеснуло и смерклось. Учись, голубчик, жить в сумерках…

Музы приходят и уходят, а жёны остаются… В обязанность жены входит: утешить, поддержать, вылечить, привести в норму после очередного эмоционального потрясения… Всё лучшее, что есть у него, писатель готов отдать музе, которая помогает ему предстать перед читателем во всей красе… Как прекрасен писатель на бумаге! Какой он щедрый, умный, по-христиански всепрощающий во время писаний своих! Каким благородством светится его лоб!.. Но ведь должна уравновеситься человеческая натура, должна проявиться и тёмная сторона души… Жёнам приходится общаться с раздражённым, мелочным, капризным человеком…

Понимаю, Серкидон, стать женой писателя Вам не грозит, но Вы и по жизни держитесь от этих писунов подальше. Сторонитесь литераторов, артистов, народных трибунов. Лучше дружите с палачами, с санитарами дурдомов, с судебными исполнителями. Эти всю агрессию и ненависть к человечеству выплёскивают на работе, а в быту люди милые и задушевные…

На двадцатилетие совместной жизни Бунин скажет: «Спасибо, Вера, тебе за всё. Ты сделала для меня куда больше, чем представляешь. Без тебя я написал бы столько? Нет и нет. Без тебя бы я пропал!»22