Муж из натурального меха

– Раньше Борис с гостей и за кухонную посуду, и за постельное белье отдельную плату собирал. Не хочешь платить, спи на голом матрасе или свои простынки с собой тащи. И сауну топил только по заказу и опять же за деньги. А теперь такого у нас нет. Убытки терпим страшные. Платят эти гости лучше, но им и комфорт требуется выше классом. А он денег стоит.

Что-то подсказывало Алене, что Лилька говорит ей не совсем правду и что такой жук, как Борис, и здесь сумеет найти лазейку для обжуливания посетителей. И теперь она понимала, что была права в своих подозрениях.

– Борис на каждом таком госте делал себе хороший барыш.

– А не могли ли его за этот обман и убить? – предположила Алена.

Но сотрудники ее предположение отвергли.

– Вряд ли. Гости и сами были рады обманываться. Им ведь по большому счету все равно было, откуда продукт. Вкусно, они и рады. Просто привыкли, что все вкусное только в Европе может быть, вот Борис им и врал. Так что вряд ли ему за это могли мстить. Да и не было здесь никого из Мишиной компании. И сам Миша еще раньше Бориса укатил.

Подумаешь, укатил. Мог и назад прикатить.

Но нет, дальше складно никак не вытанцовывалось. Никто из егерей не решался даже косвенно обвинить любовника Лильки в убийстве Бориса. А тех троих визитеров, нарезное оружие которых вызвало у полиции подозрение, уже и след простыл. Как оказалось, их ружья не имели ни малейшего сходства с тем оружием, из которого был застрелен Борис. Как только это выяснилось, гости не стали себя дважды упрашивать. Как только получили разрешение покинуть место преступления, немедленно собрали свои вещички, и поминай как звали.

– Да и не было у них причин, чтобы Бориса убить. У Михаила, да, могла быть неприязнь к Борису. Все-таки общая баба, Борис мог свои права на Лильку предъявить, хотя и сомнительно что-то. Но те трое вообще ни при чем, они Бориса и в глаза-то не видали.

Увы, где можно поискать Михаила, никто из егерей не знал. Пришлось просить дозволения взглянуть в личную тетрадь Бориса.

– Вам все можно.

– Вы плохого точно не сделаете.

– Мы вам верим.

Это было очень приятно и лестно слышать, но Василий Петрович настоял, чтобы два человека из обслуги «Вальхаллы» пошли бы вместе с ним, когда он отправится осмотреть рабочий кабинет Бориса. Как уже говорилось, когда в «Вальхалле» бывал наплыв посетителей или их не бывало вовсе, то Борису и Лильке приходилось перебираться в свой домик без всяких удобств. Но когда посетителей было не очень много или даже мало, Лилька с Борисом жили в главном здании. Потому что гостиницу все равно надо было поддерживать в рабочем состоянии, а зачем отапливать два дома? Борис терпеть не мог лишних трат.

В этом домике было всего две комнаты. Спальня, считавшаяся Лилькиной светлицей, и вторая, которую Борис облюбовал себе для работы. Здесь стояли стол, стул и компьютер. На полу для тепла лежала огромная лосиная шкура. Она была дырявая от дроби, которую в нее всадил какой-то новичок, некондиция, одним словом, так что выгодно продать ее никак не удавалось, и Борис оставил ее себе.

Над чем мог Борис работать, оставаясь наедине в своем «кабинете», сказать было трудно. Всю бумажную работу тянула на себе Лилька. Задачей Бориса было налаживание сбыта и поставка всего необходимого для бесперебойной работы хозяйства. Бухгалтерией он непосредственно не занимался, хотя всячески изводил Лильку, требуя от нее экономить буквально на всем.

Однако при этом все знали, что Борис обожает строчить что-то в растрепанной общей тетради в девяносто шесть листов. Василию Петровичу он как-то признался, что ведет своего рода дневник, куда записывает свои наблюдения и мысли, которые возникают у него по поводу того или иного своего постояльца.

Вот эту тетрадку и надеялся найти сейчас Василий Петрович.

– Если Борис знал о том, что у Лильки имеется любовник, то он должен был как-то на это отреагировать. Хотя бы упомянуть полностью его имя, а в идеале так и записать его адрес или телефон.

Тетрадка нашлась неожиданно быстро. Она лежала прямо на столе, словно бы дожидалась, когда ее возьмут и почитают. Василий Петрович взял ее, открыл, начал читать и сразу же крякнул. Алена, которая хорошо изучила за годы супружества своего мужа, с изумлением на него взглянула. Кряканье Василия Петровича имело несколько оттенков. Первый, наиболее щадящий вариант выражал всего лишь удивление, схожее с радостью. Второй был уже ближе к досаде. Третий уже перерастал в нечто более страшное.

Кряканье Василия Петровича в данный момент было где-то посредине между вторым и третьим. И означало, что он сердится, но пока не ясно – на кого-то или на самого себя.

Василий Петрович снова крякнул и произнес:

– Послушайте, что написано. «Вчера, 4 августа, наколол поставщика на две с половиной тысячи. Три часа доказывал ему, что я не верблюд, но в результате его две с половиной тысячи остались у меня. Какой же он лох!»

Алена заглянула мужу через плечо и заметила:

– Похоже, Борис вел эти записи не один год.