Муж на час

— Не любит… — хмыкнул Захаров. — Я вот тоже не люблю, только жизнь никого не спрашивает — ломает все планы как нечего делать.

— Это так, — вздохнула Людмила, — но всё равно неловко получилось…

— Люда, да вы что? — изумился Захаров. — Сценариста вашего чуть не убили, вы в пятницу чуть не погибли, а теперь на одной ноге скачете — какое тут «неловко»? А если бы в тот раз всё закончилось трагично, вы бы с того света тоже перед вашей начальницей извинялись?

— Игорь, вы не понимаете… У меня есть обязательства, и я должна их выполнять. А мои личные обстоятельства не должны мешать делу.

— А что за дело такое, что вы готовы пожертвовать личными обстоятельствами?

— Важное дело, мы возвращаем стране её историю.

— То есть?

— Мы разыскиваем за границей частные архивы, где сохранились свидетельства времён гражданской войны. И работаем с ними, возвращаем в страну, статьи пишем, фильмы снимаем документальные. Вы только представьте — история без купюр, без идеологии, просто куски жизни в письмах и дневниках.

— Представляю. Но почему ради чужой прошлой жизни нужно жертвовать своей сегодняшней — понять не могу.

— Ой, ну как же вам объяснить, — хлопнула она по коленке ладошкой. — Ну что такое моя жизнь? Простая жизнь простого человека. А тут — история, и я — как будто её свидетель и участвую в том, чтобы донести неизвестные факты и рассказать о них современникам! Знаете, как они любили родину, те люди, эмигранты первой волны! Нас приучили в школах — беляки, эксплуататоры, царские прихвостни. Войну проиграли, страну продали, в общем, полные ничтожества, которых совершенно справедливо победили красные большевики. А начинаешь читать их письма, или стихи, или смотреть фотографии — какие чистые, глубокие, искренние люди. Как они чувствуют, как хранят верность, как много значит для них понятие чести! В наше время, по-моему, этого уже нет. А какие лица на фотографиях! Особенно женские — ясные, светлые, без тени фальши!

— У вас сейчас такое лицо, — сказал Игорь, и она сбилась с тона.

— Да ну вас, я серьёзно, а вы с комплиментами.

— Это не комплимент. У вас глаза светятся, когда вы рассказываете про этих людей из прошлого. Мне показалось, что вам там лучше, чем в нашем времени.

— Ой, нет, я бы так не сказала. И в наше время много хорошего. Я, когда в школе работала, таких деток учила — просто прелесть.

— Вы учитель истории?

— Нет, я учитель начальных классов. Успела свой первый набор до третьего класса довести, а потом Соньку родила, ушла из школы. Потом Аркадий помог сюда устроиться, в Фонд исторического наследия. На самом деле, очень престижное место, поездки заграницу и всё такое…

— И где вам больше всего понравилось? — заинтересовался Захаров. Людмила смутилась.

— Я пока нигде не бывала, как-то всё не складывалось. А вот Лидуша в начале мая во Францию ездила, и скоро ещё трое наших туда поедут для фильма снимать.

— Лидуша — это кто?

— Сотрудница наша, ассистент режиссёра и корреспондент.

— А генеральша ваша тоже везде ездит?

— Генеральша? А, Ольга Николаевна! Она не генеральша, она Княгиня. Ей вообще весь мир открыт. Она ведь гражданка Монако, просто живёт в Москве.

— Хорошо устроилась, — кивнул Игорь. — В общем, вы меня почти убедили, что вы служите человечеству и поэтому готовы пожертвовать даже личным здоровьем.

— Да ничем я не жертвую! — не согласилась Людмила. — Просто, если мне поручили, я обязана это сделать. И вообще, хватит уже обсуждать мою работу, а то я начинаю чувствовать, что занимаюсь какой-то ерундой. Давайте лучше про вас поговорим.

— А что про меня говорить, — улыбнулся Игорь. — Со мной всё ясно. Я — муж на час.

Глава 7

Ветки прогорели, языков огня уже не было, лишь угли мерцали малиновым. Игорь сдвинул их в сторону, высыпал картофелины на горячую землю и сгрёб угли обратно.

— Не сгорит? — забеспокоилась Людмила.

— Нормально, как раз испечётся.

Они сидели в дальнем углу участка под старой яблоней. Костёр разожгли на кострище, где старики обычно сжигали траву и сухие ветви. Печь картошку придумал Игорь, тем более что в подполе у Анны Николаевны прошлогодних запасов сохранилось — до следующего урожая не съесть.

Людмила потыкала палочкой в уголёк, он рассыпался. Заботясь о её ноге, Игорь вынес под яблоню красное пластиковое кресло — такие обычно ставят в уличных кафе, ускадил в него Людмилу, и чтобы достать до угольков, она тянулась, отставив в сторону травмированную ногу. Сидеть у костра было покойно. Особенно после сегодняшнего сумасшедшего дня и охов стариков по поводу новых Людмилиных напастей.

— Знаешь, я, оказывается, лет двадцать не сидела у костра и примерно столько же не ела печёной картошки.

— Я тоже, — принял Игорь её «ты». Огонь сближал, и это их выканье, которое ему уже начало надоедать, здесь было неуместным, как какой-нибудь кринолин или цилиндр.

Игорь ловко подхватил раздвоенной веткой, эдакой мини-рогатиной, уголёк и поднял его к лицу, прикуривая. А она продолжала:

— Хотя могла бы, наверное, когда к родителям приезжала в Ставрополь, костерок развести. Но почему-то даже и не думала об этом.