Муж-озеро

– Тридцать девять. Почти сорок. – Она виновато улыбнулась, словно призналась в преступлении.

Лепнева и Воронков знали, что после озвучивания таких страшных цифр следует сразу высказать что-то в том духе, что ей вовсе столько не дашь, и неуклюже попытались сделать это.

– Спасибо, – оценила Танюша их старания.

– А на что вы продукты покупаете?

Воронков явно собирался вырасти деловым человеком. Вера выразительно подняла брови – по ее мнению, это был все-таки чересчур откровенный вопрос. К тому же, солировать в сессии детской непосредственности собиралась она.

Но Танюша на сей раз не смутилась.

– Я квартиру сдаю.

– А-а…

Бизнес-план стал банален и понятен. Разве что требовалось уточнить детали.

– Так вы это… Только на лето, что ли, сдаете? Чтоб зимой в квартире жить?

– Нет, там жильцы круглый год. Зимой я у мамы живу.

Тема была исчерпана, и некоторое время они шуршали мусором в тишине. Уровень кучи тем временем заметно снизился. Правда, и качество мусора – тоже. Чем глубже был слой, тем более омерзительно-гомогенным он становился. Но тут уже включился третий этап постижения кучи – азарт. Шеренга черных мешков у края ямы взывала к тому, чтобы сделаться еще шире, а скорость, с которой она вычерпывалась, обещала исполнить это совсем скоро: вот-вот, осталось всего чуть-чуть! Если раньше подростки преувеличивали свою усталость, то теперь, наоборот, они ее не замечали. Руки, ноги и спины тружеников, стараясь экономить усилия, делали лишь скупые лаконичные движения. Нагнуться – загрести в жерло мешка как можно больше – сделать шаг в сторону – снова нагнуться – снова загрести. И так далее.

В самый разгар работы на тропинке появились две новые фигуры. К куче приближались любитель гаджетов Василий и полная рыжая девочка – ее Танюша успела отметить краем зрения в лагере, но имени не знала.

– Вот они! – крикнула толстушка издалека. – Вы чего, глухие? Мы вас кричали-кричали. Не слышите, что ли?

Вера нарочито медленно разогнула спину и молча взглянула на гостей с высоты своего просветления. У человека, полчаса перед тем спасавшего мир, стоя по уши в дерьме, было святое право не реагировать на мелочи. Гости, вероятно, тоже заметили неуловимую перемену в выражениях лиц товарищей, и умолкли, с любопытством оглядывая мусорный фронт.

– Бе-е-е… – Толстушка изобразила звук рвоты. – Ну и гадость тут у вас.

– Гадость – это те, кто все это накидал! – строго отрезала Вера.

– Убираем вот тут за ними! – поддакнул Воронков, сделав измученное лицо.

Он завязал заполненный мешок, приподнял и, живописно заведя плечо, метнул его в сторону ожидавшей черной шеренги. Мешок тяжело плюхнулся в объятия своих коллег. Толстушка с интересом посмотрела на Воронкова.

– Вас есть зовут, – как бы оправдываясь, пояснил Василий. – Эмма сказала, э-э… «миски на базу». И сказала вас найти.

– Видишь – у нас не закончено еще, – голосом хлебопашца, влюбленного в свое поле, ответствовал Миша.

– Остынет же, – понурилась толстушка.

Она почувствовала, в каких горних эмпиреях витает сейчас дух ее друзей, и как далеко до них ей с ее бренным обедом.

– Да мы и есть особо не хотим. Если бы еще гречка. А то рис! Фу-у.

Вера почти не соврала. В сочетании с изобильными запасами фаст-фуда, которыми снабдили их «в поход» родители, официозные эммины каши были совершенно ненужным декоративным излишеством. Приготовление еды три раза в день имело скорее воспитательное значение, чтобы хоть чем-то занять праздных турклубовцев.

– Вот добьем эту помоечку, – у «клуба кучи» уже появился свой ласковый жаргон, – и пойдем чайку попьем. Мишка, у тебя сникерсы остались?

– Найдутся, – по-взрослому хозяйственно отозвался Воронков.

Посыльные растерянно переводили взгляд с Веры на Мишку. Было очевидно, что в произошедшей в них перемене каким-то образом повинна мусорная куча. Старую тетку, что копошилась рядом, они в расчет не брали: она была просто частью ландшафта.

– Ну чё, давайте поможем, что ли, – нерешительно предложила толстушка. – А то до ночи будете в говне сидеть.

Брови Веры оскорблено сдвинулись, но она не стала реагировать на речи неразумной толпы.

– А говном перемазаться не боишься?

– Сашка, перчатки возьми.