Муж в наказание-2. Свобода любой ценой

Не потому, что я вдруг исправлюсь и научусь управлять своим гневом, убирая телефон в сторонку на случай, если вздумаю расплющить его. А потому, что все последующие наши поездки будут уже совместными. Диане больше не придется ждать меня до утра в обнимку с телефоном и гадать на картах время моего возвращения.

Я надеюсь, что с наступлением нового дня, который непременно станет добрым, наша жизнь существенно изменится.

— Это всё? Теперь ты разрешишь мне вставить слово в свой монолог?

Терпению моему приходит конец. Я забираюсь на диван, наваливаюсь на неё и берусь за свое главное оружие, способное обезоружить её — щекотка.

— Эмир, перестань сейчас же! Так нечестно, — мило ворчит она, подавляя улыбку. — Ты разве не слышал, что от щекотки можно умереть!?

Диана шарахает меня по рукам, визжит, и все же взрывается заливистым смехом на весь дом.

Ладонями проскальзываю под ночную сорочку. Не щекочу больше. Касаюсь шелковистой кожи, оседлав Диану.

— Я не дам тебе умереть раньше меня. Слышишь, злючка? — склонившись, шепчу в губы. — Черта с два ты оставишь меня, не вырастив наших правнуков.

Диана вдруг резко смолкает. Улыбка сползает с губ, руки слабеют, тело деревенеет, а взгляд серьезным становится, словно я задел её чем-то.

— Никогда не говори так больше, — улавливаю в голосе нотки недоверия.

Моя вина. Я сам того не желая, даю ей поводы усомниться в себе и в своих словах.

— Но я буду, имею на это веские основания, — тут же напарываюсь на взгляд с укоризной, таящейся на самом дне её глаз. — Ничто больше не помешает нам строить будущее таким, каким мы захотим его видеть, — выдыхаю я, носом зарываясь в её волосах. 

Вдыхаю в себя её аромат и забываюсь. Снова вдыхаю и теперь уже схожу с ума. Дышу только ею, наполняюсь силами, ощущая себя вновь целым и настоящим. Губами скольжу по коже на шее, нащупываю бешено пульсирующую венку, реагирующую на мои прикосновения, а после закрепляю свои слова нежным поцелуем и Диана выпадает из реальности. Она обмякает в моих руках, поддавшись очередному натиску. Сама запрокидывает на мои плечи руки, сама углубляет поцелуй, сама требует большего.

— Не сожри бедную девочку! Она и так натерпелась за эту ночь! — вдруг ворчливо раздается откуда-то сверху.

Замираю, нависая над Дианой. Я тяжело дышу, она прыскает со смеху и стыдливо накрывает ладонями зардевшее лицо. Ведет себя так, словно нас застукали в общественном месте за чем-то бесстыжим.

Непроизвольно закатываю глаза и задираю голову вверх. По лестнице неспешно спускается Кармен. Вид у неё такой угрожающий, словно она всю ночь только и делала, что затачивала ножи, предназначенные по мою душу. Если бы я хорошо не знал эту женщину, то подумал бы, что мне влетит по первое число сразу же, как только она доберется до меня. Но это лишь видимость. В душе Кармен рада меня видеть, хоть и не показывает это.

— Я тоже безумно рад тебе, Карменсита. Ты как всегда очень вовремя, — лениво приподнимаюсь с Дианы, отсалютовав Кармен.

Только она раскрывает рот, чтобы ответить мне какой-нибудь колкостью, но её внимание переключается на топот, доносящийся сверху. Быстрые, тяжелые шаги движутся из крыла, где находится мой кабинет и библиотека. Через мгновение к лестнице выбегает переполошенный Гарнер с ярко выраженными темными кругами под глазами, не видевшими сна. Притормозив у перил, он наваливается животом на них.

— Вернулся, сукин ты сын! Что с твоим телефоном? — выпаливает он с явным облегчением.

Заставил же я их всех понервничать.

— Вернулся. И с весьма неплохими новостями.

32. Слишком реально, чтобы быть сном

Два месяца спустя.

Детский плач слышится вдалеке. Надрывный. Сердце вздрагивает. В животе все переворачивается.

Это мой ребенок. Мой сын плачет, но я не вижу его. Ничего не вижу. Здесь очень темно, как в бункере. 

Бросаюсь ползком вперед, однако упираюсь в стену. С другой стороны тоже нет выхода. Меня окружают четыре стены тесной камеры. В ней воздух слишком душный и тяжелый. Он оседает в моих легких металлической стружкой, отчего дышать становится невыносимо больно. Каждый последующий вдох мне дается труднее предыдущего.

Становлюсь на колени, головой ударяясь о низкий потолок камеры. Паника. Слезы льются рекой. Мне страшно. Этот страх отличается от всех остальных, ощущающих мной когда-либо. Никогда мне не было ещё так страшно. 

Я на ощупь исследую стены. Каждый сантиметр проверяю на наличие ручки или хотя бы вентиляции.

Нет здесь ни одного, ни другого.

Я погибну. Задохнусь, если не выберусь отсюда.

 — Помогите! — кричу я во весь голос, барабаня кулаками по стенам. — Эмир?!

В ответ я слышу собственное эхо, врезающее в виски и пронзающее голову насквозь.

— Я здесь! Слышите? Вытащите меня отсюда! Мой ребенок...

Жду, когда эхо отскачет от всех стен и умолкнет, затем наваливаюсь телом на обжигающую холодом поверхность, ухо прикладываю к нему. Прислушиваюсь, стараясь заглушить бешенный сердечный ритм.

Кроме постепенно замедляющегося шума крови и шороха юбки моего праздничного платья ничего больше не слышно.