— Мишенька, да пойми же, наконец! — Ленка вскочила и начала мерить шагами комнату. — Это только у вас, у деловых, в вашем хрен знает как его помягче обозвать кругу, все без исключения покупается, продается и имеет конкретную цену. А тут люди собрались совершенно другие. По самой сути своей, понимаешь? Подвижники, знатоки, фанатики. Работают за копейки и о другом даже не помышляют. Над экспонатами, веришь — нет, трясутся, как лихорадочные, каждый над своими. Сидят, описывают, каталогизируют, сверки себе же регулярно устраивают. Да они сдохнут скорей, чем вещь на сторону отдадут. Это, я имею в виду, в другой отдел музея, если принадлежность ее носит спорный характер — ну, короче, кому владеть, а кто пролетел — можешь себе это вообразить? Кому — просроченный кетчуп, кому — свежий помидор с лишней грядки. Они с ключами от хранилища своего в обнимку спят, из рук не выпускают. Уборщица лишний раз не уберется — только в присутствии командирши. — Суходрищева вздохнула и села обратно в кресло. — Это я только, наверное, дура, — одна такая, кто не трясется и не фанатеет. У нас ведь все наоборот, Мишань, не как у нормальных, потому как быть у нас нормальным это значит быть, как все они. А чокнутые — это те, кто больше на меня похож — кто думает о работе, только находясь на этой самой работе. Если я, например, рукописи не досчитаюсь у себя в запаснике, то просто напишу заявление в правоохранительные органы. А эти не в милицию пойдут, а петлю мылить себе примутся в ту же минуту. А ты говоришь, в долю. В какую еще долю, Мишенька? Да они слова такого не слыхали, о чем ты говоришь! Какие круизы, какие там бабки ваши зеленые — они этот доллар проклятый от лотерейного билета не отличат: ни того, ни другого сроду в руках не держали.
— Ясно… — коротко прокомментировал Шварцман слова жены. Нельзя сказать, что на лице его нарисовалась хотя бы минимальная удовлетворенность услышанным. — Ну и как ты, Ленок, в этом случае будешь добывать нам черепок? — Он намеренно произнес эти слова с интонацией, не оставляющей сомнений относительно объявленного ранее бонуса, уже сейчас выскользающего из рук одновременно с отплытием из Пуэрто-Рико многопалубного красавца «Роял Карибиан» без Ленки Суходрищевой на борту.
— Миш, давай сделаем так… — Последними словами мужа она была заметно расстроена, однако старалась вести себя так, чтобы муж этого не просек. Их со Шварцманом маленькая личная не то чтобы война, но многолетнее противостояние давало ей определенное право не уступать позиций сразу.
В любом случае, расстройство свое она постаралась Мишке не показать. Просто сказала, сделав равнодушное лицо:
— Я завтра все выясню, попытаюсь книги хранения поизучать, какие получится достать, и потом скажу. Что есть, то и будет.
После этого разговора Мишка сразу набрал Лёву Гуглицкого и сказал, что дело, можно сказать, уже на мази, все идет строго по плану, и что уже имеются некоторые подвижки. Однако требуется уточнить кое-какие детали, и он будет держать Лёву в курсе событий. И повесил трубку, сославшись на дела. То, что истукан в латах из дому не выйдет, Мишка знал наверняка, какой бы ценой ни далось ему это решение. На крайний случай был готов вариант, который пришел ему в голову, как только Гуглицкий пожелал лично присутствовать при поиске экспоната. Этот пункт следовало просто-напросто отмести, ссылаясь на полную невозможность доступа в запасник. И таким образом получить возможность выдать за череп-экспонат любую черепушку, купленную на стороне или любым другим способом добытую. На другой день к моменту, когда Ленка вернулась с работы, он уже был дома как штык. Ждал, чего она скажет.
— Есть три новости, — сообщила Ленка, — плохая, так себе и хорошая. С какой начать, Шварцман?
— Давай с середины, — предложил Мишка, — чтоб не сразу расстраиваться, если чего, и не сразу думать, где бабок набрать на Карибы эти. Тоже если чего. — И выжидательно уставился на жену.
— Требуется уборщица, — озвучила Суходрищева серединную новость.
— И чего? — пожал плечами Мишаня. — И пусть себе требуется. Давай лучше хорошую.
— Череп неизвестного был и передан, и оформлен по всем правилам в наш музейный фонд 4 мая 1931 года неким комсомольцем Аракчеевым, директором кладбища при Свято-Даниловом монастыре. В архивной книге есть пометка, что, по его словам, череп изъят из могилы классика русской литературы Николая Васильевича Гоголя. Все. Есть бирка с номером. Как я и думала, декорационный отдел. Единственная из наших хранителей, с которой у меня нет отношений, как раз она и есть.
— Это еще почему? — удивился Мишка. — У тебя ж характер золотой, я ж с тобой все двадцать шесть лет как в раю сижу, знаю по себе.
— Потому что фанатичная сука, — без каких-либо эмоций отозвалась Ленка.
— Ну, знаешь, была б ты такой уж сукой, я б не стал с тобой жить, ты уж лишнего давай на себя не наговаривай, Суходрищева, не заслужила пока еще.
— Не я, Миша. Она сука, хранительница эта. Я сука одна, а она другая, — ничуть не удивившись Мишкиной реплике, уточнила Ленка. Это и была плохая новость.