Муж, жена и сатана

— Да… — согласился с его догадкой отец. — Николай Васильевич. И плоть его перед тобой. Череп Гоголя, гения русской словесности. Мой талисман. Отныне станет и твой. И будет он самый драгоценный экземпляр в твоей коллекции, сынок. Я ожидал этого дня, и я его дождался. Я желал передать его только в надежные и верные руки, и такие руки сыскались. И я счастлив безмерно, Алеша, что это руки моего сына, Бахрушина-младшего, будущего владетеля крупнейшего собрания русского театрального искусства. Кому как не тебе обладать им отныне и находиться подле него, величайшего изо всех великих словесников наших. И успехи семьи нашей, я сполна уверен, оттого так стоящи и так ладны, что есть у нас такой оберег. И все он зрит, и все обо всех ведает, обо всей жизни нашей, я это знаю наверное. И потому не даст никого из нас в оскорбление. — Приподняв веки, Александр Алексеевич мечтательно повел головой, словно рисуя приятную себе мысленную картину. — Я, сынок, дабы не слукавить, частенько сюда наведываюсь, один, конечно ж. И нет на свете души единой, какая б об этом ведала. Всего — ты и я. Даже матери твоей полслова не сказал об нем, — он кивнул на палисандровый ларец. — Знаешь, мыслить обожаю я подле него, представлять. Случается, приду сюда, прокрадусь к нему ближе и додумываю… Как, к примеру, глядел он на всех остальных людей, как волос свой от пробора на бок закидывал, размышляя, какие мы есть, все прочие, не сродственные ему. Как понюшку табаку в длинный нос свой закладывал, как насмешничал и над собою тоже, чему печалился, мысля об себе и об нас. И как, наверно, изображал в своей голове, в этой вот самой, в гениальной, — он снова указал глазами на череп, — какой из нас городничему его родственным сделается, а какой в трубу вылетит на черте верхом, иль кто бездыханные души торговать станет, уповая на лукавый случай. И кто он, к слову сказать, Акакий Акакиевич этот, из какой материи сработан, отчего маленький мир этот, что наглухо, не имея выхода, замкнулся вокруг него, так бездарен, так бессмыслен и так нелеп? Отчего жил он, подобно тому, как существуют прирученные черепахи, не противясь всякому злу и всяческому униженью?

Алексей, все еще с трудом веря в происходящее, продолжал, однако, неотрывно слушать, о чем говорил ему этот высокий пожилой мужчина с усами и в пенсне, держащий в подрагивающей руке подсвечник с догорающей свечой. Ему почудилось вдруг, что это не он, не Алексей Бахрушин, стоит сейчас в полутемном, заваленном ненужным скарбом подвале их семейного дома на Кожевниках, вглядываясь в коронованный серебряным венком череп с глазницами из темных дыр, будто пронзающих его насквозь невидными жгучими лучами. А стоит на его месте некто иной, чужой ему, непохожий на него человек его же лет и наружности, и просит, нет, настаивает, чтобы он, истинный Алексей, внял теперь отцовскому слову, внял и подчинился. Да только не отец был перед ним сейчас, не тот родной и добрый ему человек — это он с отчаянной обреченностью успел-таки осознать, — а неизвестно кто еще: незнакомый, чужой, властный.

Он вздрогнул и вернулся.

— А там что? — спросил он, указывая рукой на саквояж на полу.

— Там? — Александр Алексеевич махнул рукой, довольно равнодушно. — Там еще один череп, из той же могилы, безвестный. Можно сказать, случайный. Обретался по соседству, так и достался заодно с нашим. Ты его, Алексей, тоже для собранья своего сохрани, может, сгодится по какому случаю. Если, допускаю, Гамлета станешь представлять, к примеру, со всей его атрибутикой. Или же просто для антуражу. Главное не он, главное — вот! — Бахрушин с нескрываемой гордостью указал рукой в сторону палисандрового ларя. — Это есть твое главное наследство, а не капитал и даже не славная фамилия. Просто продолжай делать свое благое дело, Алеша, как ты его делаешь теперь, а дальше он всегда тебе посодействует, и в жизни, и в удаче. Так и запомни мои слова, сынок…

11

Лёвка убежал по своим оружейным делам сразу после того, как юный ботаник с дырявыми коленками, включивший Интернет, вежливо попрощался и покинул квартиру. Была суббота, и Адка вполне могла себе позволить неспешно насладиться в одиночестве неиспробованным качеством новой жизни. Для начала решила отправить письмо самой себе, чтобы убедиться, что почта в порядке, а заодно попытаться настроить голову на новое ремесло. Она написала себе «Привет, милая!», после чего переложила текст в «Отправку сообщений» и нажала «Доставить». Письмо ушло и тут же вернулось уже как полученное. Точнее, пришли два письма. Первым было ее собственное, второе — от неизвестного адресата. На месте имени стояло многоточие.

— Странное дело, — пробормотала Ада в полголоса, — я же никому не давала адреса. Спам, что ли?

Однако нажала на многоточие, и письмо открылось. В разделе «Тема» было обозначено «Участливому вниманию княгини Урусовой А.Ю.» Сам же текст послания, причем — удивительное дело — рукописного, был следующим: