Муж, жена, любовница

— А я? Я разве не доказательство? Ты заразил меня год назад на этом самом острове. Назвать дату, точное время, отель?… Или, может быть, жена Владимира — не доказательство? С ней ты поступил еще более подло, ведь она, похоже, так и не согласилась на любовное свидание с тобой, и тогда ты просто намеренно вызвал у нее обморок известными тебе, как врачу и биологу, методами… А твои манипуляции со шприцем, повторяемые каждый раз, это что — не доказательство? — Голос Юлии сорвался и сделался страшным, отчаянным, каким говорят люди, ведомые на смертную казнь. — Ты заманивал женщин к себе в постель! Ты делал им смертельную по своим последствиям инъекцию, и уже через шесть месяцев… Нет, я не могу об этом говорить. Но важно то, что каждый раз повторялась одна и та же схема, и мы имеем тому документальные подтверждения. Зачем, зачем ты это делал?!

— Я мстил, — громко и уверенно ответил вдруг Питер. Даже в полумраке садовых фонариков было видно, как он напрягся, исчезла крупная дрожь, сотрясавшая его еще минуту назад, он резко встал и начал быстро ходить по веранде. — Да, я мстил! Всем — добрым, злым, красивым, уродинам, изменницам и верным женам, соглашавшимся на интрижку либо отвергавшим меня — всем! Никто не имеет права быть здоров, никто не имеет права быть счастлив, если она… если мы с ней…

Все замолчали. И на фоне этого тягучего, вязкого молчания вдруг раздались стоны — тихие, плачущие и такие отчаянные, будто у существа, издававшего их, сейчас разорвется сердце. Звуки доносились из открытых дверей спальни, выходившей на веранду, и Юлия не сразу поняла, что это стонал человек. Наверное, какая-нибудь экзотическая птица, решила она и вдруг с обжигающей уверенностью догадалась: Валерия! "Мы все про нее забыли!" — с щемящей жалостью и невольным чувством вины подумала она, не зная, что делать, и оглядываясь на Владимира. Стоны перешли в громкие рыдания. Хозяин бросился в спальню, сметая все на своем пути.

— Бедная, — тихо проговорила Юлия, — узнать такое про любимого мужа. Это ее просто добьет…

А из спальни до них доносились крики хозяйки:

— Как ты мог? Ты спал с ними, чтобы заразить? Не трогай меня, не подходи ко мне! Видеть тебя не могу! Ты чудовище, преступник, ты хуже, чем убийца! Ты вел двойную жизнь! Не прикасайся ко мне!

— Они все врут, это происки КГБ, это навет, Лера! Ты же знаешь их методы, читала, слышала!..

— Не лги, — раздался в ответ истерический вскрик. — Зачем тебе тогда сдались эти дурацкие стеклянные шприцы, которых нигде не сыскать, кроме нашего дома? Ответь мне, зачем? Только не ври, не смей врать мне!

В доме воцарилась тишина, и Юлия вскочила, не в силах больше оставаться здесь.

— Уйдем? — Она умоляюще повернулась к Владимиру.

А из спальни тем временем доносился мужской голос, совсем не похожий на голос того Питера, которого они знали, прерываемый вздохами, слезами, конвульсивно дрожащий:

— Дорогая, любимая, прости меня… Ты для меня все на этом свете, нет у меня никого, кроме тебя… Ты — единственное, что у меня осталось… Ты должна меня понять, я же отомстил за тебя. Не предавай меня, не отворачивайся… Пожалуйста, прости…

Речь становилась все бессвязнее, слов было уже не разобрать. Наконец раздался звон разбиваемого стекла и грохот падающего стула…

Юлия с Владимиром спустились по ступенькам в ночной сад. А затем, взявшись за руки, побежали к выходу, прямо по траве, мимо фонариков и красивых цветов, не разбирая дороги. У ворот оглянулись. В спальне горел ночник. В окне был виден силуэт Питера. Они слышали его голос, монотонный и громкий, повторявший одни и те же слова, и ее ответные крики, разносившиеся в черной тишине ночи.

Не оглядываясь, они быстро пошли, почти побежали вдоль дороги, пока с ними не поравнялась какая-то машина, водитель которой согласился довезти их до отеля.

Глава одиннадцатая

В гостинице Юлия поняла, что силы, отпущенные ей на сегодня, исчерпаны, и попросила Владимира оставить ее до утра. От слабости она не могла говорить, думать, да и просто находиться в вертикальном положении. Она провела ночь почти без сна, перебирая в памяти подробности прошедшего вечера, и только к утру смогла забыться в тревожной дреме.

Во сне ей явился отец. Он приехал откуда-то издалека, в светлом костюме, вошел в ее детскую комнату, остановился в дверях и ласково посмотрел на нее. Она хотела заговорить с ним, но слова не шли с уст. Черты его лица были нечеткими, можно было разобрать только общее их выражение — любви, тепла, заботы. Отец мягко улыбнулся, помахал ей рукой и растаял в проеме дверей…

Проснулась Юлия в хорошем настроении, на душе было тепло, и она ощутила себя сильной, словно обновленной. Она прислушалась к своему новому внутреннему состоянию и обнаружила, что в груди ее как будто что-то щелкнуло, растаял холодок, который мучил ее с того самого памятного вечера во французском замке Амбуаз, и она стала если не прежней, то во всяком случае более свободной, более уверенной в себе, а главное — более уверенной в будущем.