Я впадаю в ступор, по спине, в районе позвоночника, бегут мурашки: именно это и было самым ярким и самым впечатляющим тогда, в наш первый раз. Родство душ? Его отражение в акте физической близости? Не помню, думала ли я тогда об этом, мою пустую голову и эгоистичное сердце занимало другое.
— Это странно, — смотрю в его карие глаза, — но я чётко помню: меня удивило больше всего то, что ты как будто не чужой мне. И всё напряжение и скованность испарились, как только ты прикоснулся… в первый раз.
Да, я помню его ладонь на своей мокрой спине, пальцы — на запястьях, губы — везде. Моё сердце ускоряет ритм, и сама я теперь дышу чаще: мистика будоражит.
— Ну, вот видишь! Я же говорю, это было не впервые! — сияет довольный.
Предначертанность и родство душ — это, конечно, звучит захватывающе, но не для моего прагматизма.
— Я думаю, мы просто долго и плотно общались до нашего первого… интима и успели привыкнуть друг к другу, — тогда предлагаю другую версию.
— Нет! Так это не работает! — поднимается с кровати, не в силах усидеть на месте от возмущения.
Внезапно, резко приближает своё лицо к моему и шепчет в губы:
— Однажды я уже говорил тебе: мне ни с кем не было ТАК хорошо! В постели и не в постели! — он отворачивается, словно обидевшись на то, что я не верю ему. Вернее, в то, что между нами есть нечто особенное, невозможное для нас со всеми остальными людьми на планете. — Плюс, есть ещё гармония!
— Какая ещё гармония?
— У нас с тобой! Ты разве её не видишь? Когда мы любим друг друга, у нас полная гармония! Это даже не редкость, а уникальность. Если она есть — значит всё! Квест пройден! Пара найдена!
— Так ты квест проходил?
— Я? Не совсем. Частично.
— Это как?
— Это так, что я не хочу об этом говорить.
— Ну, понятно.
— Иди ко мне, — просит мягко.
Я укладываюсь рядом, он обнимает за талию, едва касаясь, целует в губы, выключает ночник и шёпотом говорит:
— А теперь спи, сегодня у нас был насыщенный день. А завтра пойдём рассвет встречать.
— Звучит заманчиво, но не уверена, что расстанусь с подушкой в такую рань.
— А если тебя
— Ну, это смотря как.
— Есть предпочтения? — уже мурлычет игриво у моего уха.
— Ну, точно не водой из чайника.
— Такого блюда нет в нашем меню! — смеётся.
— А какие есть?
— Есть нежные поцелуи, есть страстные, а также ласки в широком ассортименте и в том числе сексуального характера. Последний вариант особенно рекомендую.
— Что, всем нравится?
Молчание. За ним внезапно серьёзный и потяжелевший голос:
— Лер, давай сразу договоримся не подначивать друг друга? Ничего хорошего в этом нет. И, пожалуйста, не поднимай больше эту тему. Я очень тебя об этом прошу, ладно?
— Ладно. Как Вашей Светлости будет угодно.
Вместо ответа, Алекс разворачивает меня спиной к себе, притягивает руками к своему жаркому телу и сообщает уже мягче, но от радости и лёгкости, которые жили в нём до моего выпада, не осталось и следа:
— Смотри, какая красота!
И впрямь, сквозь стеклянную стену виднеется близкое и спокойное море, небо, усеянное звёздами, след лунного света в воде, меланхолично шевелящие широкими лапами пальмы.
— Помнишь, как мы купались ночью? — спрашиваю.
— Нет. Я же говорю, у меня всё началось два месяца назад!
— Врунишка.
— Уммм, — тянет, зарывшись носом в мой затылок. — Твои шампуни, или что там у тебя, из волос не выветрились ещё, а вот шея уже пахнет тобой…
— А то, что после купания было, тоже не помнишь?
— Н-е-ет!
— Напомнить?
— Да-а-а! — воодушевляется.
Я снова разворачиваюсь к нему лицом, целую лоб, щёки, но губы пока не трогаю. Под простынёй ощупываю его тело: Алекс абсолютно голый — всегда спит нагишом, если, конечно, между нами мир. Глажу его мышцы, провожу руками по груди, по коротким и упрямым волосам на ней, и, конечно, балдею. Особенно от того, как часто он дышит — бедром ощущаю, что готов, и уже давно и даже слишком, но старается спрятать, скрыть. А зачем?
— Господи, что ж ты такой горячий всё время? Как утюг!
— Не горячий, а жаркий! А каким я могу быть, если ты лежишь рядом? Думаешь, мне легко? Уснуть вообще невозможно!
— То есть, я тебе мешаю спать?
И он смеётся, долго, сладко и прижимаясь ко мне ещё, хотя плотнее уже некуда.
— Что ты чувствуешь? — спрашиваю, не уточняя.
Но это ведь Алекс, любитель намёков, и он, конечно, понимает, что именно я хочу знать:
— Иногда я просто животное, — признаётся, — это когда ощущений больше чем чувств, и они напрочь сносят мои мозги, оставляют одну извилину, и ту очень прямую. Потом я, конечно, злюсь на себя, но в ключевой момент ничего не соображаю! Так было в наш самый первый раз, и до него ничего подобного со мной не случалось — я никогда не терял контроль… как настоящий японский робот, который никогда не ломается! — усмехается. — Но я больше люблю…
Он замирает, словно поймав себя на излишней откровенности, а я почти не дышу — жду, что ещё он скажет:
— Что? Что ты любишь? — подталкиваю его.