Мужа заказывали?

— Ну, значит, завтра!.. И вообще, сказала — пойдем, значит, так тому и быть! А пока лучше не заморачивай мне голову, а одевайся и пошли в магаз! Надо закрепить результат, а все бухло, как назло, кончилось!

— Что — опять? — проворчала я. Ну в самом деле, зачем столько пить? Но подруга, по всей видимости, была настроена даже решительнее, чем я.

Делать нечего. Пришлось вырубать музыку и по-быстрому напяливать куртку и обуваться. А потом плестись за сумкой в гостиную, в сапожках, потому как девичья память не только короткая, но порой откровенно дырявая.

И вот тогда-то я вспомнила вновь про Ваньку. Засранец с очаровательной мордахой и совсем по-собачьи большими глазищами виновато смотрел на меня, выглядывая из-за дивана, и поскуливал жалобно. И я сразу поняла: что-то тут не так. Не ладно что-то в датском королевстве.

Ну точно! Стоило мне обойти зал, как в одном углу, за креслом, обнаружилась желтая лужица. И что-то мне подсказывало, что на сей раз это вот сто пудов не виски… Ай, пофиг! Что уж теперь ругать псинку — один фиг, убирать придется. Сама виновата, к тому же: не следовало забывать о трусливом песике.

— Беда, ну ты чего там копошишься, — раздался из прихожей недовольный голос Лидки, — как блоху на манде выискиваешь, ей-богу!

Ответив подруге стандартное «иду!», погрозила пальчиком и сделала страшные глаза Ваньке, а потом схватила сумку и вышла в прихожую.

И стоило мне схватиться за дверную ручку, как в квартире разлился мелодичный перезвон. Переглянувшись с Лидкой, я открыла дверь. На пороге стояли двое мужчин в форме. Участковые, кажется…

Я застыла, разглядывая незваных гостей. Как-то сразу в затуманенном алкоголем мозгу родилась догадка: соседи позвали. Было ведь за что.

Промелькнувшая следом мысль: «Ой-ой. Надо что-то делать…»

Думай, Беда, думай. Шевели извилинами, и желательно побыстрее…

10. Белые и пушистые. Очень, очень пушистые

— Гражданка Беда Василиса Сергеевна? — деловым тоном осведомился тот, что постарше. Настолько серьезным, что по спине моей побежал холодок.

Я кивнула, облизывая пересохшие разом губы и стараясь не выдавать волнения. А от меня ведь сейчас еще и перегаром, наверняка, несет за версту…

— Капитан полиции Козлов, — мужчина едва ли не ткнул мне в нос ксивой, чтобы почти тут же ее сменила другая:

— Младший лейтенант Ослик.

И если в первый раз я готова была поклясться, что мне не послышался смешок Лидки за спиной, то сейчас я его расслышала очень даже отчетливо. И товарищи гринписовцы тоже. Однако по обоюдному молчаливому согласию решили проигнорировать данный момент и приступить непосредственно к делу:

— Что же вы, гражданочка, творите-то, на ночь глядя? — капитан покосился на наручные часы, которые наверняка показывали время далекое, от детского.

— А что… т-творим? — от страха я даже икнула.

— Поступила коллективная жалоба: говорят, шумите тут, спать людям не даете. А им ведь на работу через несколько часов, — попытался пристыдить нас Козлов, — детей кормить, за квартиры платить… на благо страны работать.

Ишь ты, какие речи высокопарные! — возмутилась тут же моя внутренняя злыдня. И они, многоуважаемые соседи, разве не могли сами подойти, как для начала? Хотя… музыка грохотала так, что теперь уже не поймешь — подходили ли, или нет.

— Короче, мальчики, тут такое дело…

Не знаю, что собиралась сказать Лидка этим самым «мальчикам», но от греха подальше я ее перебила:

— Да понимаете, тут какое дело… Представляете — прихожу я, значит, домой, после работы, уставшая, а тут такое!..

— Какое? — тут же полюбопытствовал тот, что помоложе и посимпатичнее, — Ослик, кажется — глядя на меня с интересом, аж шею вытянул.

— Ну… такое, — я обвела рукой царящий в прихожей бардак, который мы учинили, пока одевались. — Поднимаюсь домой, а дверь настежь открыта! И музыка во всю грохочет — представляете?! — и смотрю на них таким ошалелым взглядом, что сомнений в правдивости возникнуть не может. Во всяком случае, я искренне на это надеюсь, ибо ночевать в обезьяннике мне не улыбается, мягко говоря.

Под затягивающуюся паузу у меня аж губы задрожали. От распирающего изнутри дикого хохота. И хохот усиливался, переходя в рвущийся из меня ржач, от осознания: какая, должно быть, Лидка стоит за спиной багровая, как вареный рак, и с не меньшим трудом борется со смехом. Но на деле я постаралась сделать вид, что вот-вот заплачу, а хрюк от недостатка воздуха замаскировать под жалобный всхлип.

— Что-то пропало? — с подозрением протягивает наконец капитан.

Мужчина, можно я вас поцалую?!

— Да все, все пропало! — сокрушенно вздыхаю в ответ, пытаясь успокоиться заодно. Ой, не нравится мне эта импровизация, как бы язык мой до Киева не довел… — Мужик — бросил! Квартиру — ограбили!

— Ограбили? — оживился Ослик, аж брови взлетели, прячась под криво нахлобученной синей цигейкой полицейской ушанки.

Вот тебе и язык без костей. Самый настоящий, мать его за ногу!