Мужайтесь и вооружайтесь!

За это время не было дня, чтобы кто-нибудь из сибирской дружины к нему не наведался. Чаще других Кирила Федоров, Харлам Грищаков, Тренька Вершинин, Федька Глотов, близнецы Игнашка и Карпушка Куроеды ну и, конечно, ермачата, такие разные обличием и повадками, но такие единодушные, а с ними Федор Пожарский. Каждый непременно гостинец несет. Один — корзину ягод или яблок, другой — сотовый мед или пастилу из овощей, третий — лососину, завезенную торговым путем из Карелы, а Игнашка с Карпушкой — непременно курятину, испеченную на вертеле или вареную в рассоле. Зря, что ли, всю их родову Куроедами кличут?

На Москве голодно, а у Тыркова в келье всего вдосталь. Вот он и старается своих доброхотов ответно угостить — чем Бог послал. А сам о том, о другом их расспрашивает. Он — воевода. Ему знать положено, что в низах происходит. А о том, что в верхах делается, ему Кузьма Минин, Павел Хмелевский, Исак Погожий и другие начальные люди, навестившие его, рассказали. Так что Тырков за время излечения от текущей жизни не только не отстал, но еще глубже в нее окунулся, стал замечать то, чего раньше в спешке не замечал. У него появилось время для раздумий, сопоставлений и более широкого видения постоянно меняющихся событий.

Узнав, что его дружинники вместе с другими ополченцами Замоскворецкий полуостров в излуке Москвы-реки глубоким рвом перегораживают, а на валу защитные плетенки ставят, Тырков удивился: зачем? После разгрома войска Ходкевича земской рати вроде бы некого бояться: гетман остатки своего войска далеко от Москвы увел, Струсю и Будзиле без крепкой подмоги через Замоскворечье своими силами не пробиться. Стало быть, незачем и огород городить.

— Пожарский ничего зря не делает, — мягко возразил ему Кирила Федоров. — Значит, на то причина была.

— Какая?

— Ходкевич письмейце в Кремль успел переправить: потерпите-де, панове, не далее чем через три недели с новыми силами к вам вернусь, тогда мы кремлевский узел и развяжем. А гетман слов на ветер не бросает. Его письмейце во всех польских отрядах для взбодрения духа читано. Об этом перебежчики в один голос говорят.

— И много перебежчиков?

— Да и немало, Василей Фомич. Казаки Трубецкого их нещадно побивают, а земцам Пожарский с Мининым настрого запретили. Вот они к нам и бегут. Вчера один из тех гайдуков явился, которых изменник Гришка Орлов в Кремль через Ордынку тайным делом провел. Они без кормов прошмыгнули, налегке, надеясь на обоз, что казаки следующим днем на Ордынке распушили. А в Кремле и без них скудно. Тамошние сидельцы кошек, собак, мышей, птиц давно переловили, лебеду, крапиву, кору с деревьев ободрали. Всяк выживает, как может. Воловья шкура за полтора — два рубля продается, лепешка с лебедой или дохлая ворона — за рупь. А тут — на тебе! — нахлебники пожаловали. Вроде бы еще и не голодовали, как следует, дольше других должны продержаться, ан нет. Уже несколько гайдуков померло. И на немцев тоже мор напал. Долго они так не продержатся. Не знаю даже, верить этому или нет, но перебежчик на том клянется, что польские старосты велели сколько-то пленных насмерть забить, чтобы гайдуков накормить. Такие вот у них там нынче дела. Этак скоро друг друга начнут есть. С них станется.

— Про Орлова-то что слышно? Земля под ним еще не провалилась?

— Да вроде нет.

— Жаль. Вот с кого Божью казнь следовало бы начать — с пресмыкателей, потатчиков и прямых изменников. Но их покуда бесы прикрывают.

— Коли ты бояр, дворян и купцов с семьями, что вместе с ляхами в осаде сидят, в виду имеешь, то им тоже несладко приходится, — справедливости ради заметил Кирила Федоров. — Это поначалу они вольготно жили, а теперь поляки их ни в грош не ставят. Особо нижние сословия. В заложников превратили. Голодный и пан хлеба украдет, а что говорить о простых жолнерах? Раньше они украдкой чужое брали, по ночам, а нынче днем рыщут, не таясь. Еще и кремлевских сидельцев запугивают: вот вломятся-де в Кремль и Китай-город казаки и дворянские холопы, начнут мстить, все дочиста отнимут, жен и детей по рукам разберут, а вас самих на цепи посадят или в глухие места отошлют. Как тут не бояться? Страх и голод любого в могилу сведут. Вот и пошли они по кремлевским дворам сторонников польского выбора косить. С одной стороны, поделом им за содеянное, с другой — жалко. Погибают-то не они сами, а их родичи либо дворовая челядь. Эх, скорей бы Кремль от ляхов очистить! — тут Кирила мечтательно вздохнул и с сожалением добавил: — Раньше времени, видать, не получится. Трубецкой со своими таборами опять ни туда, ни сюда. Помогает вроде, а будто палки в колеса ставит.

— Да, — согласился Тырков. — Не решив дело с ним, кремлевский узел и впрямь не развязать…