Мужайтесь и вооружайтесь!

Усевшись медведем по другую сторону стола, Тырков развернул послание и, перепрыгивая с пятого на десятое, пробежал начальные строки: «Бояре и окольничие, и Дмитрий Пожарский, и стольники, и дворяне большие, и стряпчие, и жильцы, и головы, и дети боярские всех городов, и Казанского государства князья, мурзы и татары, и разных городов стрельцы, пушкари и всякие служилые и жилецкие люди челом бьют…»

Так, понятно. Заглянул в конец. Первым к посланию руку приложил боярин Василий Морозов, затем князь Владимир Долгорукий, третьим — окольничий Семен Головин, четвертым — князь Иван Одоевский… Подпись самого Пожарского шла десятой. Он же расписался за «выборного человека всею землею, в Козьмино место Минина». Дальше шло еще более тридцати росчерков.

Ну вот теперь и в середину грамоты заглянуть можно, туда, где ее суть после перечисления московских бедствий изложена:

«…Ныне мы, Нижнего Новгорода всякие люди, сославшись со всеми городами понизовыми и поволжскими, собравшись со многими ратными людьми, видя Московскому государству конечное разоренье, прося у Бога милости, идем все головами своими на помощь Московскому государству. Да и к нам же приехали в Нижний из Арзамаса смоляне, дрогобужане, вятчане и других многих городов дворяне и дети боярские; и мы, всякие люди Нижнего Новгорода, посоветовавшись между собою, приговорили животы свои и домы с ними разделить, две части от имений своих или пятую деньгу со всех доходов им в жалованье и помогу дать и выбрали ратным воеводой князя Дмитрия Михайловича Пожарского-Стародубского, а при нем казначеем посадского человека Козьму Минина Сухорукого. Также пришли к нам коломничи, рязанцы и служилые люди украинских городов, а еще добрые казаки и стрельцы, которые сидели в Москве в осаде с царем Василием; все получили жалованье. И вот лета 7120 февраля в 23 день [6] на Великий пост выступили мы, городов всякие люди, в Балахну, и в Юрьевец, и в Решму, и в Кинешму, и в Кострому, а теперь стоим в Ярославле, дабы к Москве идти вскоре, учинив перед тем крепкий совет, как нам в нынешнее лихолетье быть небезгосударными. Сами знаете, как теперь тяжко стоять без государя против общих врагов, польских, литовских и немецких людей и русских воров, которые новую кровь начинают. А как нам без государя о великих государских и земских делах с окрестными государями ссылаться? Так по всемирному своему совету пожаловать бы вам прислать к нам в Ярославль из всяких чинов людей человека по два, и с ними совет свой отписать, за своими руками. Как будем все понизовые и верховые города в сходе вместе, мы всею землею выберем на Московское государство, кого нам Бог даст. Еще при жизни своей новый страстотерпец святейший кир Гермоген, Патриарх всея Руси, умученный ныне голодом в Чудовом монастыре, стоя перед смертью, великий столп, твердый алмаз и крепкий воин Христов сказал: «Да будут благословенны те, которые идут для очищения Московского государства, а вы, окаянные московские изменники, будете прокляты». Пусть его слова будут повсюду слышны, как он завещал нам: «Мужайтесь и вооружайтесь! Время, время пришло! Время в деле показать подвиг и на страдание идти смело! Опояшемся оружием телесным и духовным!» Вот и помогите нам опоясаться. Сами ведь знаете, что всякому большому делу и казна не меньше нужна, а неразоренных своими и чужими лжехристями мест, откуда ссуду взять можно либо доброхотную денежную помощь получить, мало осталось; где ее взять, коли не в монастырях, да не у отчизнолюбивых торговых людей, да не у вас на Сибири? Того ради просим вас, господа и други, помогите сделать так, чтобы войско наше от скудости не разошлось, но выросло и укрепилось, а как, даст Бог, из Московского государства окаянных изгоним да своим государем жить учнем, то он велит те деньги вам сполна заплатить. Поспешайте только с посылом казны, а тако ж выборных и ратных людей нам в сход, ибо дело у нас край спешное и никаких отлагательств не терпящее…»

— Я готов! — отложив прочитанные листы, глянул на Федорова Тырков.

— Чего «готов-то»? — удивленно воззрился на него тот. — Я ведь еще и не сказал ничего.

— А что говорить? Все и так ясно: мужайтесь и вооружайтесь! Между прочим, толки о нижегородском ополчении среди служилых людей не первый день идут. То один, то другой меня спрашивает: как бы в него поверстаться? А вы с воеводой Катыревым да с воеводой Нащокиным такие разговоры запретили, будто их и нет. Небось и эту грамоту под сукно засунете?

— Эту не засунем, — твердо пообещал Федоров. — Более того, тебя и охочих казаков под твоим началом пошлем в Ярославль с помощью Пожарскому. Дело за малым: саму помощь, не мешкав, собрать. С того и начни. Тут воеводы и я — тебе первые помощники.

— И Катырев? — засомневался Тырков, помня, что первый тобольский воевода князь Иван Катырев-Ростовский сослан в Сибирь за то, что в тяжкое для отчизны время склонился на сторону Тушинского вора Лжедмитрия Второго, да и к Дмитрию Пожарскому, судя по его высказываниям, душой не лежит.