Мужчина апреля

Я криво улыбнулась. Не помню, сумела ли выдавить «спасибо» вслух. Кира выпустила мою руку:

– Берегите себя.

Выйдя на улицу, я нашла в списке вызовов номер, с которого звонил Руди.

– Ну и что ты мне названиваешь? – мрачно ответил он после первого гудка.

Я принялась рассказывать, что случилось, где я была, что сделала.

Он слушал и молчал.

– Руди, я друг Лео, – почти взмолилась я. Чего я от него жду? Слов прощения? Но я ждала, я ждала, что он скажет: ты не виновата, это не твоя вина. Мне так нужно было это услышать: ты сделала, что могла.

Но он этого не сказал.

– Руди?

Он молчал.

– Где Лео сейчас, она сказала?

– В транзитном интернате. Это…

Он перебил:

– Возможно, есть решение.

– Какое?

Но Руди оборвал разговор.

Я уставилась на телефон. Звонить самой? Не звонить?

Звякнуло эсэмэс: «Сегодня в полночь. Остановка „Пятницкое шоссе“. Надень что-нибудь красное».

Какое решение? Почему в полночь на Пятницком шоссе? При чем здесь что-то красное? Кто придет на встречу? Что это вообще за детский сад? Играем в шпионов? Во мне опять начал раздуваться жаркий тяжелый шар. Я кликнула по номеру Руди, нажала вызов. Механический голос ответил: «Набранный вами номер не существует».

Гнев сменился усталостью. Мне никуда не хотелось. Ни ехать, ни идти. Хотелось привалиться к стене, закрыть глаза, почувствовать на веках солнце.

Прекрасное весеннее московское солнце. Слушать, как шелестят кусты, как бормочут «извините» прохожие, которым приходится перешагивать через мои вытянутые ноги.

Но я не закрыла глаза. Не села на бордюр.

Я стояла, тупо смотрела на телефон. И думала: есть у меня вообще хоть что-нибудь красное?

19.10

Ника сидела с ногами на диване с лэптопом на коленях, сосредоточенно смотрела в экран, что-то там искала. Я подошла, присела рядом, положила голову ей на плечо. Ника захлопнула крышку, но я успела увидеть какую-то статистику по Швеции. А, ну да. Она все еще планирует наш безумный побег. Не знает, что я уже в бегах… И что финишная прямая вряд ли приведет меня в Стокгольм. К моему удивлению, Ника не отняла руки и не сбросила мою голову. А ведь даже страшно представить, что еще недавно она бы мне устроила за сегодняшнюю сцену в ресторане. И справедливо устроила бы – особенно после вчерашнего. Мне было хорошо рядом с Никой, спокойно, уютно. Как будто и не было этих безумных пяти дней. Я вдыхала ее такой знакомый запах. Поцеловала выемку рядом с ключицей – у женщин они всегда такие трогательные, уязвимые. А у мужчин почему-то я их никогда не замечаю.

– У тебя волосы сексом пахнут. И на шее засосы – вот здесь и здесь, – сказала Ника. Сказала спокойно, без всякой агрессии. Констатируя факт.

Я могла бы начать оправдываться, сказать, что была у Лео – внеплановый визит, много нервов на работе, хотела успокоиться. Но врать я больше не могла. И к тому же кто поверит, что конкубин со стажем ставит клиентке засосы! Да и Ника прекрасно знала: Лео был не мастером брутального секса, а скорее милым другом.

– Да, – призналась я. – Кажется, я влюбилась.

– Я так и поняла.

Мы молча сидели, прижавшись друг к другу. Ника вдруг приобняла меня, погладила по голове. Я столько раз ее утешала. А теперь она утешала меня. Бедная моя, матрешка моя, девочка моя, Ника моя…

– Я тебя очень люблю, – сказала я.

– А его?

– С ним – другое. Наваждение… Я как будто больна все время.

– Так это и есть любовь.

– У нас с тобой была другая любовь.

– Да. Просто, может, не надо было называть это любовью. Какое-то другое слово подобрать. Почему у нас все слова такие неточные?

– Ты мне как сестра.

Ника невесело усмехнулась:

– Та-а-ак, повеяло инцестом!

Мы опять помолчали. Ника продолжала:

– Я всегда знала, что ты меня не полюбишь по-настоящему. Ты и на ребенка согласилась, только чтобы я успокоилась. И чтобы все было как у людей. Но я тебя не виню. Ты всегда любила мужчин, что уж тут поделаешь. И так редко и мало думала о себе. Все больше занималась или мной, или карьерой.

– Мне с тобой было хорошо. Вспомни, как часто нам было хорошо. И в постели, и вообще.

– Ты просто не знала, как это бывает…

– А ты знала? У тебя так было? С Верой?

Я не видела ее кивка, но почувствовала, как напряглась ее шея, будто все ее тело сказало «да».

– Почему вы тогда не остались вместе? Если такая любовь?

– Поэтому и не остались. Вера считала, что я вношу в ее жизнь хаос, что она не может сосредоточиться на своем призвании, что я ее отвлекаю, разрушаю. Если ты еще не поняла, любовь делает дико уязвимым. Ты так зависишь от другого человека, что это пугает… Как будто у того, кого ты любишь, где-то припрятана иголка с твоей смертью на острие – и этот человек ее в любой момент может сломать. Вы так глубоко прорастаете друг в друга, что ваши витальные системы тоже сплетаются. Это очень страшно.

Какая иголка? О чем она говорит? А, ну да, русские сказки: «В яйце – Кощеева смерть». Иголка с моей смертью где-то в кармане у чужого человека, которого я знаю дня три, не больше… Как странно! Моя заполошная Ника, оказывается, разбирается в этом куда лучше, чем я…

– Боль. Болезнь. Страх. Смерть. Почему тогда все говорят, что любовь – это счастье?