— Ничего, — пауза на вдох и попытку подавить новую волну желчи, — не свежая… не свежая курица.
— Курица? — в его голосе что-то изменилось. Что-то важное, что-то основополагающее. Он будто бы сдерживается.
Насилу кивнув, девушка опускает голову, стараясь дышать ровно, глубоко и нечасто. В журнале „Ваше здоровье“ было написано, что это помогает.
— А это — ее последствия? — продолжает мужчина. Судя по звукам, делает несколько шагов вперед. Уже у двери. Уже сзади. Чуть слева — чтобы видеть лицо.
Белла стискивает зубы. Еще раз кивает.
„Да уходи же ты отсюда!..“
— Включая тест?
При знакомом слове миссис Каллен вздрагивает. Мурашки табуном проносятся по спине, а тошнота, словно только бы и ждала этого, возвращается. Раз, затем другой.
Эдвард терпеливо ждет сзади, пока она будет в состоянии обернуться. Сглотнув слезы, вцепившись в светлую пластиковую крышку, но обернуться.
Он стоит прямо под лампой, отчего лицо немного затемнено. Оно почти сходно по цвету с кругами под глазами. Только в глазах больше жизни, чем когда-либо за эти дни. Только глаза горят. А ведь полчаса назад в них было лишь пепелище…
Он стоит и смотрит в глаза, не давая ей отвести взгляд и не отводя его сам. Губы сжаты в тонкую полоску, желваки подергиваются. А в руках — тесты. Все пять.
Знает.
— Где ты их нашел?..
— В тумбочке. Ты ведь это хотела мне показать?
„Лучше бы не хотела. Лучше бы не смела даже думать…“
На какое-то мгновенье Белле становится страшно и как никогда хочется рыдать навзрыд. Этого ребенка он не хочет. Он отказался от него. Он не пожелал… и та надуманная ею реакция восторга, счастья, радости, — да чего угодно, лишь бы с улыбкой и блеском в глазах, — всего лишь сказка.
До той ночи он мог обрадоваться.
После нее – нет.
И вперемешку с такими мыслями, вперемешку с окончательным осознанием, все становится на свои законные места. Картина приобретает четкость и ясность. Все дается увидеть в истинном свете. Без ночного покрывала надежд…
Отпускает тошнота и слезы. И даже желание закричать отпускает. Их место с достоинством и честью занимает решимость.
Белла поднимается на ноги, не успев даже удивиться тому, что не надо было ни за что хвататься для опоры. Обоими ладонями, пряча, накрывает живот. Одергивает задравшуюся майку.
И шипит, не скрывая той злости, что чувствует. Не скрывая боли:
— Именно это. Но я не позволю тебе ничего с ним сделать, Эдвард.
Поражена молчанием фитбука. Надеюсь, что ошибаюсь. Жду отзывов.
Комментарий к Глава 4
Буду в отпуске числа до двадцатого. Из-за непостоянства интернета проды, к сожалению, раньше не будет.
========== Глава 5 ==========
Не печалься, все пройдет –
Ангелы не спят.
Их не видно из-за облаков.
Он бежит по коридору, а за ним вдогонку несется черная тень.
Он падает – тень замедляется. Он поднимается – она нагоняет.
Впереди лишь темное пространство с яркими всполохами серого света по стенам. Они будто бы падают из невидимых окон и освещают тот путь, который ему ещё предстоит пройти. Кроваво-красный ковер уходит вдаль. Развернуться – значит столкнуться с тенью лицом к лицу, бежать вперед – бежать в неизвестность. Но выбора у Эдварда нет. Он знает лишь то, что нельзя попасться в страшные когти преследователя. А остальное – неважно.
Вперед, мимо серебряных ваз на постаментах.
Вперед, мимо осколков хрусталя возле стены.
Вперед, под низко свисающим тюлем, кишащим непонятными маленькими жучками.
Вперед. Только вперед.
Его дыхание сбивается, колени подгибаются, а руки, в попытке схватиться за что-то для опоры, дрожат. Эдвард не может бежать, но бежит. С каждым новым шагом переступает через себя, игнорируя то отвратительнейшее чувство, когда сгорает кислород в легких и комьями разрывает глотку новый, пыльный, из коридора, который старается протолкнуться внутрь.
В один из моментов становится так больно, что он громко несдержанно стонет, и его голос эхом отдается от высоких потолков и бетонных стен. Красный ковер алеет больше прежнего.
А чудище ближе. А оно – нагоняет.
Когда тень уже совсем рядом, когда готовится накрыть собой и навеки погрести под черными одеждами, Эдвард падает на колени. От слезящихся и болящих глаз не сразу замечает, где сидит. А выходит, возле двери. Открытой, даже распахнутой двери, ведущей куда-то внутрь огромного комнаты – его тюрьмы. Он протягивает руку, в попытке убедиться, что это не мираж. Чувствует и косяк, и ручку, и гладкое дерево, но как только решает пробраться внутрь, натыкается на невидимую преграду. Тонкое-тонкое прозрачное стекло. Но разбить не выйдет. Никак.
Эдвард в панике оглядывается назад, на тень, однако та, пока он сидит возле двери, в прямоугольнике тусклого света, не двигается. Она замерла у стены. Она ждет. «Пленных не берем».
И снова смотрит на дверь. И снова на тень.
Вот какой расклад… вот какое правило.
Ему всего лишь надо попасть внутрь. Внутри она его не достанет.