Гиперответственность и стремление всё держать под контролем.
Одна из черт, которая потрепала мне (и окружающим) немало нервов. Как я уже писал, мне усиленно внушали, что всё зависит только от меня. Не от суммы факторов, где в том числе есть и мой личный вклад, а лично, целиком и полностью от меня. Никаких форс-мажоров, никаких явлений, происходящих не по нашей воле. А если что-то сорвалось, не получилось, то значит, лично ты виноват, не дотянул, не доделал. В общем, ты провалил задание.Таким образом, я изо всех сил старался держать под контролем вещи и события, даже те, которые не зависят от нас. А все неудачи, произошедшие даже по объективным причинам, принимал на свой счёт. Результат закономерен. Патологическое самокопание, депрессии после любой неудачи, самообвинения в некомпетентности, глупости, неудачливости. Даже если на 5 побед приходилось одно поражение, оно перечёркивало все победы. Начиналось самокопание, завиновачивание самого себя. Самооценка и вера в собственные силы падали в пол. Маленькие проблемы и неурядицы тут же приобретали вселенский размах. И если кто-то оказывался рядом, я начинал сливать ему концентрированную чернуху, в которую превращались самокопание и самообвинения. Разумеется, человеку быстро надоедало, и он отстранялся от меня, что ещё больше усиливало тревогу.
Я расстраивался из-за каждой неудачи, обвинял и накручивая себя, убеждал себя, что я неудачник и у меня ничего не получится.
Подобные нервозные попытки удержать всё-всё под своим контролем и на всё повлиять, заложенные родителями, преследовали меня лет до 20. Например, учась в университете, в случае малейшей неудачи я начинал выносить мозг другу и одногруппнику Дмитрию Тюрину или другому другу — Сергею Борисову. Получал закономерный «посыл куда подальше». Причём искоренить эту чепуху оказалось весьма непросто. Вернее, она была искоренена сама под влиянием множества негативных событий, которые происходили со мной и на которые я не мог повлиять. Эти события просто сломали через колено родительский патологическо-
улучшательский стереотип и заставили меня по-другому смотреть на вещи. И только потом, ближе к 30 годам, я смог сформулировать свои ошибки и систематизировать для себя оптимальный вариант мышления и поведения в отношении патологического контроля, самоконтроля и гиперответственности.