Мужчина и женщина

Мы ложились, я начинал ее ласкать, а она своими маленькими сильными пальцами сжимала и блокировала мои руки. И еженощный возможный рай двух обретших друг друга любящих людей оборачивался адом. В конце концов, я засыпал, а она заснуть не могла, и глубокий внутренний невроз все сильнее разрушал ее душу. И дело было, конечно же, как я понимаю сейчас, задним умом крепок, не столько даже в физиологических стрессах, сколько в катастрофическом столкновении психологического представления о долге счастливой женщины, обязанной удоволить любимого мужа (не говоря уж о своем естественном удовлетворении) в столкновении с невозможностью переступить через нерушимое внутреннее табу женской и материнской стыдливости.

Потрясение это, ежесуточно повторяющееся, зашло так далеко, что сломались какие-то тонкие механизмы ее радостной и активной до того сексуальности. Дошло до того, что она все менее и менее могла уже эмоционально раскрываться даже в самых удобных обстоятельствах, даже когда мы оставались одни, даже в отдельном санаторном номере, где мы поселились в первый же из совместных отпусков. Что-то сломалось в ее психологии или в психике, и конфликт этот внутри ее сознания творил свое ужасающее, разрушительное черное дело, проявляясь, конечно, и в конфликтах внешних.

Не стану развивать далее эту ситуацию во всех подробностях; дети выросли, мы оставили Дмитрию свою однокомнатную квартиру, когда он женился. Скажу здесь, что в свой срок устроил жилье Леночке, своей дочке от Томилы, когда пришел ей срок выходить замуж, и первого внука принесла мне она. Я купил нам двухкомнатную кооперативную квартиру (благо доходы тогда позволяли), а затем к замужеству Светочки построили квартиру и ей. И вот, два любящих друг друга человека, мы остались вдвоем, но спали уже в разных комнатах, на разных кроватях и встречались на одной постели все реже и реже, пока встречи эти не прекратились совсем.

Дарья, целостная натура, по-прежнему любила меня искренне, жила моей работой и моими интересами, она неколебимо стояла на моей стороне во всех служебных коллизиях, но уже не могла исправить случившегося с нею сбоя. Она была очень умна, и как-то рассказала мне будто бы стороннюю историю о неких знакомых ей супругах, которые в силу трудных обстоятельств не могли жить совместно половой жизнью из-за болезни жены. Но ценя и уважая ее как товарища, муж был настолько тактичен, что ни разу ни намеком, ни оговоркой не показал жене, что у него кто-то есть на стороне...

Притчу эту я с благодарностью принял - тем более, что к этому времени уже много лет вынужден был жить нелегкой двойной жизнью, честно говоря, противной и разрушительной для моей души и для тела. Тем не менее в Москве, куда довольно часто выезжал я в командировки, была у меня сначала одна, а затем и другая жена, то есть были женщины, которые любили меня, ждали и искренне хранили мне верность от праздника встречи до другого праздника. Была у меня и сибирская жена, и киевская. Нет, я не был блудником, и здесь я упоминаю об этих женщинах, а не о многотрудных своих производственных заданиях, которые . отнимали главные силы и время, только для того, чтобы сказать: во всех этих ситуациях я стремился отнюдь не к тому, чтобы поматросить да и бросить, но именно к семейным отношениям, к доверительности, к взаимной заботе. Привязанности мои были крепкими и постоянными. Самое главное, больше пяти лет в Ленинграде была у меня вторая жена - та самая машинистка, которая тихим голосом, покрывшись вся красными пятнами, заявила после моей женитьбы, что покончит с собой, если я не буду с нею встречаться. И мы жили с ней - много, радостно, с полнокровным чувством людей, которые вопреки драматическим обстоятельствам близки душой и телом. Был, правда, момент, когда она потребовала, чтобы я ушел к ней от Дарьи ведь я люблю ее. Я сказал, что люблю ее несомненно, но Дарью люблю всеми силами души. "Так не бывает" жалобно заплакала она. "Возможно, в книгах и не бывает, - возразил я, - но в жизни ведь так..." Со временем эти женщины познакомились и стали дружны, но Дарья так и не узнала об этой темной стороне моей Луны.

О Господи, как я хотел бы, чтобы мне ничего не приходилось скрывать от богоданной и родной своей жены, но шли годы и двойственность усугублялась, ибо не мог ее бросить, я все больше ценил ее острый ум, искренне любил многообразие ее талантов, неуходящую красоту стати, обходительность, веселый компанейский задор, и я перестал бы уважать себя, если бы бросил женщину в возрасте, отдавшую мне все тепло своей души и силу разума, да вот беда замкнувшую свое тело.