Мужчина и женщина

И где-то в начале мая я вдруг вспомнила про вашу "таблетку" (как утопающий за соломинку!..), достала ее, попыталась наполнить, зарядить ее энергией, как вы учили (до рези в висках и колик в пальцах), завернула в платочек и стала носить. И вот в начале июля я заподозрила, пошла в поликлинику, и когда мне сказали, что это правда, у меня случилась истерика. Через месяц я легла в больницу и почти всю беременность пролежала на сохранении, последние три месяца в роддоме. Ни токсикоза, никаких побочных явлений не было. Сидел головкой вверх, сама напросилась на кесарево (он так и не развернулся правильно). Было много тревоги - все-таки возраст, не дай Бог даун или какие- то дефекты. Но врачи рядом были очень умные и чуткие, успокаивали как могли, отвечали подробно на все вопросы, многое объясняли, и ко дню родов я была спокойна и счастлива - была уверена, что все обойдется, все будет хорошо...

...После своего первого письма как-то постеснялась написать снова, и вот теперь представился случай поделиться с вами невероятной радостью - я до сих пор не верю, что это произошло, и по ночам тихо подхожу к кроватке, заглядываю в нее, касаюсь губами маленьких ручек, шелкового лобика, и мое кудрявое солнышко сопит мне в щеку, чмокает во сне... В Год Змеи, под созвездием Рыб, в 10 часов 10 минут московского времени в городе, где когдато родилась и я и где сейчас живу, из моего чрева опытным хирургом был извлечен на свет Божий, "живой плод мужского пола ростом 51 см и весом 3 кг 700 граммов". Придя в себя после кесарева, я через каждые десять минут спрашивала, родила ли я Севочку, какой рост, вес, целы ли руки-ноги, тут же засыпала, забывая, просыпалась и выпытывала снова, врач смеялся и говорил: "Сейчас опять забудешь, спи", - но я все спрашивала и спрашивала до тех пор, пока на следующие сутки мне не принесли крохотный комочек, который я узнала бы из охапки таких же драгоценных личинок, которых разносят добрые феи по палатам. Это было МОЕ! Это была точная копия моего мужа Саши - овал лица, глаза, подбородок, губки. Дрожа задыхаясь от волнения, взяла невесомый сверточек а руки и сказав: "Здравствуй, сын мой", омыла лицо его слезами, которые градом покатились из моих глаз, и осыпала поцелуями. А он спал и просыпаться не хотел, а я все мечтала увидеть его глаза, пришла сестра, потрепала его за нос и подбородок, он завозился, зачмокал и открыл их голубые, а я все хотела, чтоб на меня был похож!.. Приложила его к груди, да как-то неловко, неумело, медсестра подивилась этому - ведь тридцать семь, я уже в годах - подсунула мне его под мышку, и я почувствовала, как опадает напряжение в мышцах и живительная влага орошает крохотный ротик, захвативший грудь, и такое умиротворение и нега разлилась по всему телу, такое блаженство переполнило все мое существо, что силы покинули меня, кроме силы в руках, прижавших к сердцу сокровище, и слезы текли непрерывно, и не было сил отвести взгляда от личика - Господи, Боже мой, кровь моя, плоть моя, счастье мое, любовь моя, цветочек мой, ангел светозарный...

С самого первого дня он не был похож на остальных младенцев - ни красным, ни сморщенным его личико не было, все удивлялись и бегали на него смотреть, когда их собирали на каталку, - сытеньких и спящих, красненьких и сморщенных, курносеньких - мой сын лежал среди них с лицом серьезного человека, глядел сытыми глазами в окошко, не морщил лобика и носика, а думал о том, как все-таки прекрасна эта неведомая штука под названием Жизнь...

В четыре месяца мы с ним дуэтом запели "После дождичка небеса просторны", служившей ему колыбельной, к шести месяцам он дул на "паука" на потолке, играл на дудочке и просто свистел, в семь-восемь месяцев узнавал лампочку, торшер, шкаф, кроватку, все игрушки, к десяти месяцам различал на открытках кенгуру, собачек, белочек и прочую живность, а когда ровно в десять месяцев мы пришли на прием к невропатологу и он с порога показал пальцем на портрет за спиной врача и сказал: "О! о!" - она прошептала: "Он что, его узнает?!" - и чуть не потеряла дар речи... И многое, многое знает и все понимает.