Мужчина и женщина

«Какое самое страшное время суток? – говорила однажды женщина, вполне устроенная и благополучная, но с тоской и болью вспоминавшая прожитые годы, – Конечно, раннее утро… Просыпаешься, и первая мысль: почему этот человек у меня в постели? Зачем он здесь? Зачем я здесь? Бежать… куда?» Одно из самых сильных, пронзительных стихотворений Блока, «Последний день», начиная с описания этого безысходного, непереносимого, хорошо знакомого «подавляющему большинству», но тщательно скрываемого от самих себя чувства:

Ранним утром, когда люди ленились шевелиться,

Серый сон предчувствуя последних дней зимы ,

Пробудились в комнате мужчина и блудница,

Медленно очнулись среди угарной тьмы… —

переводит его в реальность Страшного суда:

…Бился колокол. Гудели крики, лай и ржанье.

Там, на грязной улице, где люди собрались,

Женщина-блудница – от ложа пьяного желанья —

На коленях, в рубашке, поднимала руки ввысь…

Высоко – над домами – в тумане снежной бури,

На месте полуденных туч и полунощных звезд,

Розовым зигзагом в разверстой лазури

Тонкая рука распластала тонкий крест.

Наказание за преступление настигает далеко не только тех, кто ради утверждения своего «права» проламывает череп старушке-процентщице; и совсем не обязательно впадать в бездны разврата – клинические или уголовные, – чтобы испытать тяжесть расплаты за преступления против любви. Достаточно пьяной горечи бесстыдства от нескольких «легких романов» или одного-двух «пробных браков», когда по утрам наседают неотвязные мысли о дальнейших пробах… Потом люди женятся, выходят замуж, «сохраняют семью», «терпят мужа (жену)», «живут как все», но ночною порой дает о себе знать застарелая рана:

Я дважды пробуждался этой ночью

и брел к окну, и фонари в окне,

обрывок фразы, сказанной во сне,

сводя на нет, подобно многоточью,

не приносили утешенья мне.

Ты снилась мне, беременной, и вот,

проживши столько лет с тобой в разлуке,

я чувствовал вину свою, и руки,

ощупывая с радостью живот,

на практике нашаривали брюки

и выключатель. И, бредя к окну,

я знал, что оставлял тебя одну…

И. Бродский. Любовь

Или вот это жало, острое и мучительное, вонзенное в плоть коллективной памяти российских поколений:

…Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,

Теснится тяжких дум избыток;

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток;

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь , и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

А. С. Пушкин. Воспоминание

Повнимательнее прочтите последнюю фразу: я хотел бы смыть слезами давние строки своей жизни, но, увы, не способен. Их, эти печальные строки наших преступлений, смывает только Кровь Самого Бога, Который стал ради нас Человеком, – если мы ответим любовью на Его любовь и взойдем вместе с Ним на крест (Гал. 2: 19–20; 1Пет. 4:1–2). Но вы, вместе с «подавляющим большинством» (кого и зачем оно подавляет? и зачем мы уступаем такому давлению?), имеете другое понятие о любви, смотрите на нее «шире, проще и естественнее»…

И когда предрассветный ветерок тронет штору, за окном грянет птичий хор, прошелестит первый троллейбус и прогремит первый трамвай, затеплит узоры обоев золотистый отсвет зари и сделает различимым каждый волосок в рассыпанных на подушке прядях, – тогда вы, случайно проснувшись и взглянув на икону в углу, где огонек лампады уже почти не виден в свете нового дня, не скажете почти беззвучно: «Благодарю…», прошептав вслед за именем Божиим какое-нибудь нежное, только двоим известное имя. Вам не понять, не испытать, что раннее утро – это несравненно и непередаваемо прекрасное время, когда, не открыв еще глаз, чувствуешь рядом с собою самого близкого, любимого и единственного в этом мире человека, и со слезами благодаришь Бога за любовь – цельную и чистую, прошлую, настоящую и будущую.