Мужчина и Женщина

— Одну тысячу девятьсот двадцать шесть дней я тебя не видел. — Он вошел, сбросил на пол рюкзачок, на него скинул ватник, рядом поставил сапоги и остался в дырявых носках; не стиранных судя по запаху, наверно, последние девятьсот двадцать шесть дней. Это его полное невнимание к тому, как я, женщина, должна отреагировать на закисшую вонь, надо сказать, сразу породило холодное, внутренне жесткое отношение к нему.

Я жестом пригласила его в гостиную, распахнула дверь и вошла первая. Он проследовал за мной, оглядел обстановку, согласно покачал головой сам себе: все дескать как было, так и осталось. Сел и продолжал молчать. Я стояла у притолоки, скрестив руки на груди:

— Принести поесть? Чаю? — Садись.

Я села напротив него. Он вперил в меня свой сумасшедший взгляд:

— Ну так я не первый день у твоего дома ошиваюсь. Видел уже тебя. — Что же не подошел?

Он помолчал, потом сообщил:

— Интересно мне было посмотреть, как тебя на супертачке подкатили. Козел, оглобля саженная, цветов кубометр, где уж нам уж!.. Вот я и ждал, как дальше все поворотится.

— Ну и что? — Ждал, ждал, не дождался. Решил узнать на месте. — Других дел нет у тебя? — А нет! — он наклонился ко мне, сверля очами. — Нет у меня кроме тебя других дел. Никаких. Пойдешь за меня? — О Боже, — вздохнула я. Да мне-то зачем? — Да хоть краешком глаза увидать тебе, как жил я на нарах, — с неподдельной тоской промолвил он, — как от воровского закона отбивался, как срок себе добавил, как в тайге вкалывал. И не было минуты, чтобы ты у меня перед глазами не стояла. А ты — от борова ушла и к деду подалась. Эх, ты!..

— К какому деду?!. — Да видел я старикана, который утром от тебя выходил и в окно тебе крикнул, что сегодня снова будет попозже. Веселая у тебя жизнь, как двор проходной: то один, то другой, то третий в гостях.

Не знаю, каких усилий мне стоило удержаться, да ведь явно болен он, и я не сразу ответила: — Я замужем. За очень хорошим человеком. И тут началось на моих глазах твориться нечто невероятное, будто пошел какой-то абсурдный спектакль! Но самая большая странность его была в том, что я оказалась его действующим лицом. Сознание мое как-то отстранение присутствовало при сем, но было отключено от чувств, будто я здесь и не присутствую, будто я на все это смотрю откуда-то со стороны, от потолка что ли: он выхватил из-за резинки носка блистающую острую заточку и вонзил ее в стол:

— Убью! Убью гада! Один раз я за тебя отсидел, теперь могу и лечь! Тише, — как отсутствующая, как автомат произнесла я, — детей разбудишь. Страшный блеск лезвия в руках этого безумца парализовал мысль и волю.

— Что же ты со мной, лярва, делаешь! Я ведь только тобой и жил, тебя каждую минуту вспоминал! Все преодолел, чтобы вернуться, а ты!..

— Я тебе ничего не обещала, — так же мертвенно произнесла я. — А как ты смотрела на меня, когда меня уводили, не помнишь? Этот взгляд для меня как икона был, как солнце всегда с неба светил! Понятно? Молчишь, сука, нечего возразить!.. — Приди в себя, Николай… — Сама приди! Черт с тобой. Живи по своей продажной совести. Не хочешь за меня идти, так проведи со мной одну только ночь. Только одну! А я всю жизнь ее помнить буду. Одну за всю мою переломанную жизнь. Неужто одна твоя ночь дороже всей моей человеческой судьбы? «В себя приди!» — перекривил он меня гнусаво и захохотал. — А, впрочем, я в тебя приду! Всем, кому угодно, можно, а я чем хуже?.. — он направил нож на меня. — С ума сошел, опомнись! — Хватит мне, как бычку на веревочке, ходить за тобой. Концы! Ну, снимай исподнее, раскидывай ноги, лучше добровольно. Ну!

В его горящих глазах, в искаженном лице не было ничего человеческого я понимала только то, что он был уже за гранью разума. Видела, но сознание мое отсутствовало, оно было парализовано ножом, который придвинулся вплотную к моей шее: все это происходило не здесь и не со мной! Но это было здесь, и я сидела тут же! Дети спали за стеной, Егор, наверняка, уже ехал домой, а я здесь… Этого не может быть!

Грубая рука хватает меня за волосы, отгибает голову, заточка слегка продавливает кожу на шее, зловонный рот впивается в мои губы. Мы повалились на ковер. Судорожно, жестко, как клещ, он вцепился в меня и заерзал левой рукой внизу, не убирая в тоже время от горла заточку. И это испытываю я, гордая Афина-Артемида?!..

— Ты не человек, — прохрипела я. Дальше все было в тумане, память моя не сохранила ясных подробностей, как вдруг в этой омерзительной вонючей возне я услыхала его пронзительный стон:

— Нечем чем! — и жалобный крик: — Нечем чем! Нечем чем! Как же так. Господи?!

Он вскочил, лицо его было искажено. Натягивая брюки, он рванулся в прихожую. Не помня себя, почти ничего не понимая, я встала и оперлась о стол. В этот момент в дверь коротко и быстро несколько раз позвонил Егор: это был его условный сигнал, так он сообщал, что явился и хочет, чтобы я ему открыла сама. Я стояла, не имея сил ни двинуться, ни что-либо произнести. Щелкнул замок: Егор вошел в прихожую. Молнией сверкнула мысль: там этот… с ножом!