Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Но недовольство Периклом, несмотря ни на что, постепенно обретало всё большие размеры. Уже вскоре народ стал голосовать против Перикла, он был лишён должности стратега, и на него был наложен денежный штраф.

Ещё один неожиданный удар.

На Афины обрушилась чума. Конечно, «неожиданный» имеет своё объяснения, начиная с перенаселённости, скученности до санитарных условий, в которых жили люди в Афинах.

Но в то же время трудно отрешиться от восприятия происходивших событий как Рока, который безжалостно наносит «вождю демоса» один жестокий удар за другим.

…то ли за грех предков, то ли за высокомерие, то ли за святотатство, то ли за любовь к женщине, которая разрушала предустановленность жизни, то ли вообще без видимых причин…

Приведём, описанную Фукидидом[415] картину чумы в Афинах, чтобы яснее представить себе происходящее:

«Умирающие люди лежали друг на друге, где их заставала гибель, или валялись на улицах и у колодцев, полумертвые от жажды. Сами святилища вместе с храмовыми участками, где беженцы искали приют, были полны трупов, так как люди умирали и там. Ведь сломленные несчастьем люди, не зная что им делать, теряли уважение к божеским и человеческим законам.

Все прежние погребальные обычаи теперь совершенно не соблюдались: каждый хоронил своего покойника как мог. Иные при этом доходили до бесстыдства, за неимением средств.

Иные складывали своих покойников на чужие костры и поджигали их, прежде чем люди, поставившие костры, успевали подойти; другие же наваливали принесенные с собою тела поверх уже горевших костров, а сами уходили».

Фукидид описывает и то, как протекала болезнь и каковы оказывались её последствия. Сначала сильный жар, покраснение и воспаление глаз. Глотка и язык становятся кроваво-красными, а дыхание – нерегулярным и зловонным. Затем – насморк и хрипота, а после того как болезнь переходит на легкие, – сильный кашель. Больных мучили неутолимая жажда, кошмары и бессонница. Умирали они на седьмой или девятый день. А кто переживал этот срок, позднее умирал от истощения, когда болезнь распространялась на брюшную полость. И даже у выживших следы страшной болезни оставались на всю жизнь; они лишались пальцев рук и ног, половых органов, а иногда и зрения. Многие теряли память.

Смерть не обошла стороной и семью Перикла. Он потерял многих близких родственников и множество друзей. Сначала умерла его сестра, затем оба сына от первого брака, первым Ксантипп, вечно нападавший на Перикла, а через восемь дней второй сын – Парал.

Перикл старался не терять твёрдости, но когда хоронил младшего сына не смог удержаться и вновь разрыдался, второй раз в жизни.

В живых остался только сын Перикла и Аспазии, носивший имя отца, но по афинским законам не считавшийся афинянином. Когда-то, по инициативе самого Перикла, был принят закон, согласно которому полноправным гражданином афинского полиса считается только то, у кого родители афиняне. Теперь этот закон ударил по сыну самого Перикла от любимой женщины.

Только много позже, когда оба старших сына Перикла погибли от чумы, Периклу пришлось лично просить афинское собрание признать законным его сына от брака с Аспазией, ведь его роду грозило исчезновение. Суд внял доводам Перикла (плакал ли он в этот раз?), но вряд ли это обрадовало стареющего Перикла, слишком мало осталось душевных и физических сил.

Постепенно волна народного гнева спадала, Перикла снова избирают в коллегию стратегов, но и сам он уже не тот, и демос уже другой, а их взаимная связь уже значительно ослаблена.

Вскоре запоздалая волна эпидемии, достала и Перикла. Последний удар Рока был не столь суровым, наверно, поскольку сам Перикл был сломлен.

Болезнь протекала относительно легко, Аспазия пыталась его лечить всеми доступными ей средствами. Даже повесила ему на шею амулет, который Перикл, ещё пытаясь улыбаться, показывал посетителям. Вокруг него собрались самые близкие люди, они пытались не только поддержать его, но и напоследок воздать ему должное:

«Какой великий человек нас покидает! Дела его пребудут в веках. Он сделал Афины первой державой Эллады, укрепил народовластие, украсил город прекрасными зданиями, одержал множество побед на суше и на море».

Перикл слушал молча и уже перед самой смертью вдруг прошептал:

«Вы забыли о самом главном… Никто из афинян не надел по моей вине траурной одежды».

Невольно вспоминаю надпись, которая когда-то потрясла исследователя Древнего Египта: «Из-за меня ни один человек не провёл ночь без сна».

Потрясла и меня, когда я об этом прочёл, и тогда я подумал, что, пожалуй, это признание совершенно не греческое, греки не стали бы гордиться подобным. Но, парадоксальным образом эти слова через столетия, а может быть, через тысячелетие, перекликаются со словами умирающего Перикла. В неэвклидовом пространстве культуры, даже там, где всё кажется диаметрально противоположным, вдруг обнаруживаются точки соприкосновения.