Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

И ещё Она подумала о том, что был бы у неё адрес, пошла бы к херувимчику, и к тому рыжему. Если они живы, то наверно совсем постарели, возможно, херувимчик сейчас лысый старик, а рыжий совсем не рыжий.

Они бы точно её не выгнали, точно…

Два сюжета о запретной любви

…несколько предварительных строк

У двух этих сюжетов есть нечто общее.

Во-первых, документальный след.

Сейчас и не вспомню, где слышал эти истории, от кого, насколько то, что слышал, соответствует тому, что написал. Знаю только, что не придумал с нуля, хотя, несомненно, многое придумал.

Во-вторых, Карабах.

Скоро тридцать лет взаимного безумия, сколько людей погибло, а отрезвления всё не видно.

Азарт взаимообвинений превосходит все другие эмоции. Кто-то невидимой рукой отключил всё человеческое, и из глубин веков всплыл дремучий атавизм.

Мы и они, вечные враги, вот и вся логика.

Отдельные голоса от культуры, от истории, от всего того, что и стало синонимом человека, тонут в этом атавизме.

Физики давно прозрели. Жизнь это взаимодействие, это взаимопереходы. Есть может быть только между. Если нет между, то можно считать, что нет и есть.

Иное восприятие мира грубое упрощение, инерция, иллюзия.

Но как сделать, чтобы люди, народы, поняли, там, где нет между, там мертвечина, там выхолащивается всё живое?

Два народа веками жили между.

Дружили, враждовали, делились радостями и печалями, но всегда оставалось между. Вместе создавали песню или кулинарный рецепт, пусть потом спорили, кому они принадлежат, но и песню, и кулинарный рецепт, уже никто не отменит.

За последние тридцать лет отодвинулись друг от друга настолько, чтобы не общаться. Сначала зачистили свои территории, чтобы только «свои», хотя умные люди давно догадались, что «свои» это миф, а не реальность.

Проложили мёртвую зону, чтобы отстреливать друг друга. Чтобы не было между, чтобы не было взаимодействия.

Выросло целое поколение, которое не могло создать не новую песню, не кулинарный рецепт. Только новые атавистические мифы.

Последствия очевидны.

Пустые, безжизненные – мёртвые – территории между двумя странами и двумя народами, продолжают отравлять своей мертвечиной всё вокруг, по ту и эту сторону.

Кто может сказать, насколько мы отравлены.

Насколько ещё отравимся за ближайшие десять, двадцать, сто лет.

Вирус мёртвой зоны, прежде всего, захватывает взаимоотношения мужчины и женщины. Там где наиболее полно, наиболее трепетно, наиболее ранимо, проявляется всё человеческое.

Об этом эти два сюжета, услышанные и додуманные.

И последнее: первый «сюжет» написан в 2000 году, шестнадцать лет тому назад.

С тех пор мало что изменилось.

…Всё те же Монтекки и Капулетти

История эта вечная, как мир. То ли о Ромео и Джульетте, то ли о Монтекки и Капулетти[464].

В нашем случае, сюжет имеет к тому же традиции в азербайджанском фольклоре, хотя об этих традициях сегодня предпочитают не вспоминать. Я имею в виду сюжет о любви азербайджанца (тюрка) и армянки.

Итак, Ромео и Джульетта. Ромео – азербайджанец, Джульетта – армянка.

Дальше всё не так как в фольклоре, и не так, как в традиционных историях любви. Дело в том, что Ромео не молод, ему далеко за пятьдесят, а Джульетте – далеко за сорок.

Они давно в браке, но детей у них нет. Да вот ещё. Ромео пару лет назад перенёс обширный инфаркт, и теперь это тяжело больной человек.

Какова их семья, как все счастливые или как все несчастливые семьи, любовь их объединяет или что-то другое, более меркантильное?

Как посмотреть. Нормальная семья и всё тут.

Что до любви, то слишком выхолощенное, в сущности, слово, мало что говорит, если не подпитывать его другими словами, менее стёртыми, с более грубыми, рваными краями. Да и больше говорит о молодости, безумии, страсти, чем о старости, болезни, терпении.

Как и в большинстве нормальных семей, и у наших Ромео и Джульетты было всё.

Был свой ад и своё чистилище, через которое они уже прошли, были всяческие выяснения отношений, подозревали, ревновали, понемножку истязали друг друга, пытались утихомирить две свои бушующие бездны, был свой рай, пусть длившийся даже не днями и часами, а минутами.

Но больше было тревог и забот. Да и отсутствие детей в традициях мусульманской семьи, вряд ли проходило безоблачно и безболезненно. Но, несмотря ни на что, остались вместе, привыкли, притёрлись, нашли нужный тон. Именно тон, когда мужчина и женщина могут даже слегка подтрунивать друг над другом, оставаясь в нужном тоне. Плюс привычка, которая постепенно сглаживала бездны.

Кто знает, может быть, всё дело было в инфаркте и в постепенном отчуждении мужчины от всех родственников, которые всегда ей, женщине, были чужды и ненавистны.

А может быть, это был выбор, осенённый небесами, ведь и там, на небесах, наверно, планируют свой рай и ад.

Так или иначе, она оказалась для него единственной в мире, заменила весь мир, стала самим этим миром. Всё остальное отодвинулось, стало третьестепенным, десятистепенным. Теперь без неё он просто не смог бы выжить.