Ханифа ханум писала в «Биографии»: «Он (Гасан бек Зардаби) писал, проповедовал на улице, на базаре, в домах, ездил по городу, призывал к учению. И всегда его голос был одинок и сам он одинокий».
Сам Гасан-бек позже в отчаянии скажет об этом времени:
«зову – не идут, показываю – не видят, объясняю – не понимают»
Hər kəsi çağırıram – gəlmir, göstərirəm – görmür, deyirəm – qanmır.
В их жизни были и радостные дни. Одним из самых радостных был день, когда Гасан-бек вернулся из типографии с первым экземпляром первой азербайджанской газеты «Экинчи»[231]
. Гасан-бек был автором, редактором, переписчиком, наборщиком, рабочим – всем сразу.Позже французский корреспондент будет удивляться, как такое возможно, но Ханифа ханум не стала ему объяснять сколько препятствий пришлось преодолеть Гасан-беку, каких усилий это от него потребовало, какие расходы, понесла при этом их семья. Вряд ли французскому корреспонденту можно было объяснить, почему люди вокруг, свои, соотечественники, противодействуют столь благородному и бескорыстному начинанию. Не только не хотят помочь, но и всячески мешают.
Но Ханифа ханум знала и другое. Она вспоминала, как её муж, сильный, азартный, чуждый сентиментальных чувств, растрогался, еле сдерживал слёзы, при виде этого крохотного листка бумаги, который – понимал ли он это тогда – станет одной из самых ценных реликвий его родины. А Она стояла рядом пыталась его успокоить и приободрить, хотя и сама готова была расплакаться.
Но у этого издания, как и у его автора, судьба оказалась очень трудной…
Во время русско-турецкой войны газета «Экинчи» была признана крамольной и практически была закрыта. Гасан-беку поступили лестные предложения для продолжения службы в Екатеринодаре, Ставрополе Кавказском, или в Кутаисе, хотя, по существу, его пытались выдворить из Баку. Пришлось Ханифе ханум и Гасан-беку с семьёй, на двадцать лет уехать из Баку в Зардоб, и остаётся только догадываться, как трудно было ей, образованной горянке, в Зардобе, который сам Зардаби в своих статьях называл «захолустьем».
…«Письма из захолустья»[232]
– знаменитый цикл статей, который был написан во время пребывания в Зардобе…Характер у умного и азартного мужчины оказался трудным и резким, его принципиальность граничила с жёсткостью и нетерпимостью. Она вспоминала, что он мог устроить детям скандал, только потому, что они на несколько минут опоздали на семейный завтрак, мог жёстко выговаривать только за то, что кто-то из детей неумело пользовался ножом и вилкой. Он умел так пристыдить, сделать человека таким жалким и смешным, что дети долго не могли забыть обиду, ей приходилось вмешиваться, успокаивать, убеждать его быть более мягким и снисходительным.
Все вокруг были ей чужими, это было понятно, она плохо понимала их речь, не до конца понимала их нравы. Чужим оказался этот мир и для её детей, не стоит удивляться и этому, разве не смешно здесь в Зардобе, собираться на завтрак минуту в минуту, одеваться как на торжество, нож в правой руке, вилка в левой, а потом дети выходили во двор и попадали в другой мир, который считался их родиной. Но почему этот мир оказался враждебным для её мужа, который здесь родился и вырос, который пожертвовал многим ради них, своих, зардобцев, почему тем не менее его называли «шапкалы рус», т. е. ходит в «шапке», как и они, но самом деле чужой, такой как русские. Этого понять и принять она не могла.
Но она была горянка, она была княжна, когда-то очень юной, она сделала свой выбор, и осталась ему верна.
В последние годы жизни Гасан-бека были для неё едва ли не самыми трудными. Незадолго до выборов в Городскую Думу, в 1905 году к ней пришли с просьбой уговорить мужа снять свою кандидатуру, ссылаясь на его серьёзную болезнь. Гасан-бек действительно был болен, но она им отказала, понимая, что, скорее всего их тяготит его несносный характер, его желание во всем доискиваться до правды. Не говоря уже о том, что она никогда не осмелится предложить ему такое, он не только не послушается, он придёт в ярость, а с его здоровьем неизвестно к чему это может привести.
Гасан-бека не выбрали в Думу, но он об этом так и не узнал. Иногда он спрашивал у Ханифы ханум, почему его не приглашают в Думу, она успокаивала, позовут. Вскоре он забывал, «помогал» сильнейший склероз. За склерозом последовал сильнейший инсульт, после шестидесяти он выглядел как глубокий старик, он упорно боролся за жизнь, ему было трудно двигаться и говорить, но ещё за день до смерти, он заставил Ханифу ханум помочь ему пойти в редакцию любимой газеты «Каспий»[233]
. Благо жили они недалеко, но пойти в редакции без её помощи, он уже был не в состоянии.Его хоронил весь город.
Напишу чуть подробнее, опираясь на сообщения газет того времени.
9 ноября 1907 года. Среда. 9 часов утра. Моросит дождь.