Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Во многом благодаря Ханифе ханум Гасан-беку удалось открыть школы, о которых он мечтал, ещё когда учился в Московском университете.

Первую школу для девочек они открыли в 1873 году у себя дома.

…всего через два года после памятной встречи с Гасан-беком в Тифлисе…

Сначала её посещало всего 12 девочек, вели занятия Гасан-бек и Ханифа ханум. Прошло время, в 1914 году Халифа ханум и её бывшие ученицы, обучали уже более 200 девочек.

Выступая в 1906 году на съезде учителей-мусульман России, Ханифа говорила:

«Если мужчина – глава семьи, то женщина – ее основа, на ней все заботы о домашнем очаге, на ней воспитание детей, но какой же воспитатель мать-мусульманка, если она сама забитый, неграмотный человек. Это хорошо знают богатые мусульмане и женятся на женщинах с образованием, или нанимают гувернанток и бонн. Простой народ сделать этого не может. На благо будущего мы должны учить наших девочек наравне с мальчиками».

«Женщина – опора семьи», запомним эту формулу Ханифы ханум.

…Александриинская женская школа

А сколько препятствий пришлось им преодолеть, когда открывалась Александриинская женская школа[240] на той же Николаевской улице

…сейчас здание Института рукописей[241], где хранится архив Гасан-бека…

Гаджи Зейналабдину Тагиеву[242], самому знаменитому азербайджанскому меценату того времени, пришлось, с одной стороны обращаться к императору, посылать жене императора Николаю II – Александре Фёдоровне, – дорогой подарок, просить о присвоении школе её имени, переводить в банк на нужды школы 150 000 тысяч рублей. А с другой стороны, преодолевать сопротивление некоторых «благочестивых» мусульманских религиозных деятелей, которые подняли шум, не могли они допустить, чтобы в Баку открылась современная «урусская» (так они её окрестили) школа для мусульманских девушек.

Но Тагиеву и его соратникам удалось преодолеть все препятствия, и великолепная школа с просторными классами, с лабораториями, библиотекой, уютным пансионом была открыта. В школу приняли 58 девочек, 35 из них были из бедных семейств и их освободили от платы за учение.

В день праздничной церемонии по поводу открытия Гасан-бек не мог сдержать своего восхищения, свое выступление он закончил словами «Долгие тебе лета, Гаджи!». В этой школе Ханифа-ханум проработала до 1920 года, до прихода XI Красной Армии, которая установила в Баку советский режим.[243].

…первая русско-татарская школа

В 1909 году в Баку открылась первая русско-татарская (азербайджанская) женская школа[244], Ханифу ханум назначили директором этой школы. Ханифа ханум и её соратницы ходили по домам, рассказывали о школе, вели разъяснительную работу с матерями и бабушками девочек.

По инициативе Гаджи Зейналабдина на Николаевской улице, напротив здания Городской думы[245], была открыта женская школа «Святой Нины» для девушек-мусульманок, в которой Ханифа ханум стала преподавателем.

Когда в 1913 году Ханифа ханум узнала об открытии на её родине в Нальчике женской гимназии, она послала поздравительную телеграмму землякам и коллегам, выражая надежду, что теперь будут учиться не одиночки, а сотни и тысячи девушек-горянок.

P. S. Ханифа ханум Абаева-Меликова ушла из жизни 2 мая 1929 года. Судя по сохранившимся архивным фотографиям, это были весьма скромные похороны. За двадцать лет ее мужа, Гасан-бека, успели забыть.

…послесловие к тексту о Гасан-беке Зардаби и Ханифе ханум Абаевой-Меликовой

Отдаю себе отчёт, что текст получился несколько идиллическим. Понимаю, но на основательную переделку уже нет сил.

Во-первых – признаюсь – статья, которую писал в 2011 году, предполагалась для ретроградного журнала, и при написании пытался себя «цензурировать». Как оказалось, напрасно, статью всё равно не напечатали.

Это то, что зависело от меня.

Во-вторых, то, что не зависело от меня. Многие источники трудно «разговорить». Время не способствовало откровенности.

Как же избежать «идиллии», когда умом всё понимаешь, трудная судьба, трудная жизнь, трудный характер, провоцирующий конфликты, но всё спрятано за покровом привычных клише и привычного для советских лет ханжества? Приходиться многое додумывать, но как определить, до какой черты это допустимо?

Жанр своей книги о Зардаби «Человек из Зардоба» я определил как «документальную фантазию для кино», позволял себе «врать правду». Не чурался и того, что выше, в примечаниях, назвал «городскими байками», которые сохранились в устной памяти.

Возникает естественный вопрос, не переступил ли я черту, за которой «разговорить» документ или «разговорить» городскую байку, превращается в «разговорить» самого себя? Ответа у меня нет. Возможно всё дело в том, что мера того, что допустимо, а что недопустимо, определяется не логикой, а чувством соразмерного, которое невозможно формализировать.

Приведу два конкретных примера и не мне судить, хватило ли мне чувства соразмерного.