Прошло много лет. Я многое узнал об Ахмедбеке, прочёл другие его работы, перевёл на русский язык его небольшую книгу «В стране свободных людей», узнал о том, что это был многосторонне образованный человек, мог остаться в Европе, стать всемирно известным ученым, но предпочёл вернуться домой. По-видимому, не давала покоя просветительская страсть, которая обуревала многих политических и общественных деятелей того времени.
Ахмедбек многое успел сделать на Родине, в Азербайджане, но не меньше в Турции, в которой оказался совсем не по собственной воле. Стал известен в Турции, написал там огромное количество работ, преподавал в университете, занимался политической деятельностью, долгое время был соратником Ататюрка[249]
. Позже отношения стали более прохладными, причиной стали взгляды самого Ахмедбека, не принимавшего спекуляций демократическими идеями.В конце жизни отошёл от политической деятельности, возвратился к университетской жизни, издал в Турции несколько книг. Книги и статьи Ахмедбека постепенно возвращаются к нам и «Женщина в исламе, и по исламу», одна из них.
Работу, о которой идёт речь, в равной мере можно назвать научной и публицистической (сам автор называет её «этюд»).
Научной, потому что Амедбек, как никто другой, без ложной патетики, без мифологизирования «последней» религии, без умиления «научностью» ислама, понимает историческую и культурную миссию ислама, в том числе и в отношении к женщине.
Достаточно сказать, что «в Коране отведена женщине целая глава, озаглавленная «Сурен-Ниса», уже одно это показывает, какое значение придавал Магомет женскому вопросы».
…все дальнейшие цитаты из статьи «Женщина в исламе, и по исламу», поэтому привожу их без отсылки на автора…
Публицистической, поскольку Ахмедбек не канонизирует исламские постулаты, а относится к ним с позиций изменившегося времени.
Ахмедбек начинает с того, что подчёркивает, «любой непредвзятый исследователь, способный избавиться от множества небылиц, пародий и коверканий», сможет осознать масштаб и глубину переворота в отношении к женщине в доисламский период и после распространения ислама.
Ахмед бек приводит множество подобных примеров, разрушающих привычные стереотипы.
Например, то, что получило название «гарема» не всегда соответствует поверхностным, обыденным представлениям: в некоторых случаях, гарем «не походил ни на персидский андапун[250]
, ни на греческий гинекей[251]; это было скорее нечто вроде современного салона европейских дам; хозяйка принимала там своих личных гостей, нисколько не стесняясь их полом; она там давала вечера, устраивала рауты, не мешая мужу, который мог продолжать заниматься своими делами в своей половине».Или другой пример.
У «тюрко-татар» (термин Ахмедбека) «женщины и до принятия ислама всегда пользовались свободой», «ислам только санкционировал среди тюрко-татар положение, созданное женщине обычаем» и можно только «поражаться рыцарскому почёту, которым окружали тогдашние тюрко-татары, женщину и её свободу».
Но почему всё это осталось в прошлом?
Ахмедбек, как публицист, пытается понять, почему только «смельчаки заговаривают о невозможности положения мусульманки, о его пагубных результатах в семье и обществе, о необходимости улучшения условий жизни женщины среди мусульман, об освобождении мусульманки от оков, связывающих ее умственные и физические дарования. Но это пока голоса робкие, нерешительные, говорящие с большими оговорками и зачастую не прямо, а намеками.
Почему только смельчаки, разве остальные не видят, не понимают?
Когда и как это произошло, что было тому причиной, почему положение мусульманки, несмотря на всю его тяжесть и беспросветность, не вызывали ещё ни сильного протеста, ни убеждённого реформатора».
Далее Ахмедбек спрашивает, как случилось, что «неопределённость двух изречений и поныне служат страшными орудиями в руках сластолюбивых фарисеев против ревнителей женской свободы. В одном из этих изречений говорится о прикрытии
Эти вопросы, вместе с Ахмед беком, продолжаем задавать себе мы сегодня, и всего вышесказанного достаточно, чтобы оценить значение работы Ахмедбека.
До сих пор мы говорили о тексте, но есть еще контекст, контекст времени, в котором мы живём.
Когда сегодня читаю «Женщину по исламу и в исламе», мысли мои перескакивают от времени Ахмед бека к нашему времени, уводят меня в сторону, к политике, к истории, к философии истории, к современному глобальному миру, и вновь возвращают к Ахмед беку.
Ясно представил себе, что последние 20 лет оказались целой вечностью, сколько всего произошло, сколько вместили эти годы. Сознание наше оказалось не готовым к стольким переменам, оно потянуло нас в сторону, или вспять, и эти разорванные времена грозят вконец расколоть наше сознание.