Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

С Большой страной в этом смысле было проще, там даже «секса не было», с Большим миром куда хуже, там даже «сексуальная революция» произошла. Хорошо, что в этом «отдалённом районе» об этом ничего не знали. Возмутился бы не один Джалил муаллим…

Анри Лефевр[933] говорит об урбанистическом пространстве Большого Города:

«Городское пространство определяется как дифференцированное, противопоставленное однородности и рациональному единству предыдущих видов пространства в промышленных городах. Это пространство противоречивое, поскольку оно многоярусно, многоголосо и многопроживаемо. Такие различия в пространстве тесно связаны с различиями в обществах, его населяющих. Городское пространство проявляется в виде интертекста, гипертекста, палимпсеста (текст, написанный на месте прежнего) сосуществующих взаимных ссылок множественных значений, которые овладевают одним и тем же пространственно-временным местом-моментом»

Обратим внимание на эти «многоярусно, многоголосо, многопроживаемо» и «интертекст, гипертекст, палимпсест». В том-то и дело, что никак не может наш «отдалённый район» смириться с этой «многопроживаемостью», с этим «интертекстом и гипертекстом». Тянет его на однородность, на «одноярусность, на одноголосие, на однопроживаемсть», пытается спрятаться от Большого мира, обвинить его в тысячи грязных пороках, гордится тем, что сохраняет своё положение «отдалённого района» для цивилизованного мира.

…что касается конкретно Большого города, в котором находится этот «отдалённый район», того, насколько он готов к многопроживаемости и гипертексту, то это особый разговор. Он ждёт своего исследователя, урбаниста, и своего писателя, способного распознать «урбанистические» трагедии и комедии…

«Отдалённому району» долго удавалось спрятаться от Большого города, Большой страны, Большого мира. Но что-то стало меняться в самом этом «отдалённом районе». Что-то чуждое, чужеродное стало проникать в нравы, живущих здесь людей.

И для одного из жителей этого «отдалённого района» произошло самое страшное.

Не стало брата, лучше которого не было.

…добрый человек Докалил муаллим

Джалил муаллим был человеком добрым.

Всю жизнь трудился как пчёлка. Ничего для себя, всё для других. Самоотверженность была его жизненным принципом. Любил свою улицу, свой дом, своих родных и близких.

Но особенно брата.

Мечтал, что брат станет известным. Не так, как прокурор Гасанов, а как известный врач. Мечтал, что будет гордиться братом.

Брат вырос таким, каким и должен был вырасти, на этой улице, в этой семье, с таким старшим братом. Никакой дерзости, никакой строптивости. Любил мать, проявлял почтительность к старшему брату, во всём с ним советовался. Не так учился, как хотелось старшему брату, но от одного желания старших это не зависит. Не поступил в институт, но кто возьмётся упрекать его за это, кто проявил больше усердия, тот и поступил. А в остальном, у Джалил муаллима были все основания гордиться младшим братом.

И в истории с этой девушкой, соседской дочкой, ничего плохого брат не совершил. Понравилась девушка, собрался жениться, обратился к брату, как к старшему в семье. Что же мог он сделать, если брат заупрямился. Если брат решил, что только он, старший брат, может решать, кто подходит в жёны младшему брату, а кто не подходит.

Почему же всё так произошло? Был человек добрым, а стал злым, настолько злым, что пчёлы, свои пчёлы, которые давали умиротворённость его душе, набросились на него всем роем, как набрасываются на непримиримого врага.

Как это могло случиться? Кто во всём этом виноват?

А может быть, что никто не виноват? Разве не бывает так, чтобы никто не виноват?

Отброшу множество вопросов и ответов, -

среди них напрашивающийся вопрос-ответ, закрытая система без информационного обмена с внешней средой обречена на вымирание, или такой вопрос-ответ, самоублажение паче гордыни, мы же помним, нравился Джалил муаллим сам себе, без чувства меры такое «нравиться себе» обречено на саморазрушение

– оставлю только один:

столкнулись времена?

Есть Время сохранять правила – есть Время нарушать правила.

Есть Время следовать заветам предков – есть Время отказываться от этих заветов.

Есть Время подчиняться коллективу, общине, государству – есть Время принимать собственное решение и жить собственной жизнью.

Есть Время предустановленности жизни – есть Время Большого города, динамика которого ломает любые предустановления.

А на этой черте, на этом сломе, всегда находится жертва.

Тот, которого время собирается проглотить.

Остаётся только сказать, что слабым звеном во всех этих построениях, по которым первым и ударяет Большой Город, оказываются взаимоотношения мужчины и женщины.

В этом звене сильнее всего усилия удержать предустановленность жизни и болезненнее разочарование, когда это не удаётся.

Так хочется надеяться, что во все времена мужчина останется мужчиной, а женщина – женщиной, и они сохранят непроходимую дистанцию, почти как Восток и Запад у Джозефа Редьярда Киплинга[934].

Не получается.

Как и у Востока с Западом.

PS