Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Первая травма между 3-м и 4-м годами жизни: видела, как отец шлёпает её брата по голому заду. Мощное впечатление. Не могла впоследствии отделаться от мысли, что она испражняется на руку своего отца. В 4–7 лет судорожные попытки дефекации на свою собственную ногу, следующим манером: садилась на пол, поджимая ногу под себя, нажимала пяткой на анус[236] и делала попытку дефекации, в то же время, препятствуя ей. Часто задерживала стул на срок более 2 недель. Не имеет понятия о том, как она набрела на это своеобразное занятие. Говорит, что делала это совершенно инстинктивно, и что это сопровождалось чувством блаженства и дрожью. Позднее это явление сменилось энергичной мастурбацией.

Я буду крайне благодарен, если Вы в нескольких словах сообщите мне Ваше мнение об этом случае».

Речь об этом письме, которое как заноза, застряло во мне, и будет влиять на мои чувства и мои мысли по поводу взаимоотношений внутри нашего «треугольника».

Что было до этого письма, сколько времени прошло до него от времени поступления Сабины в клинику, мне неизвестно, но, факт остаётся фактом, письмо тому свидетельство, Сабина открылась, доверилась Юнгу, заговорила о самом потаённом. Начался процесс выздоровления, не сразу не всегда гладко, со срывами, с провалами в прежнее состояние, но, в конце концов, после десяти месяцев пребывания в клинике Бургхёльцли, Сабина Шпильрейн смогла обрести себя и как человек, и как женщина. И впоследствии стала психиатром и учёным.

Десять месяцев лечения: каков результат?

Как оценить эти десять месяцев, несомненно, самые главные в жизни Сабины Шпильрейн?

Могу судить только по книге, по фильмам, по отрывкам из дневников, которые мне доступны, но, как результат, разнобой мыслей и чувств, который не могу преодолеть. Может быть, всё дело в том, что судьба живого человека всегда потенциально содержит в себе различные версии, может быть, дело в самой «неврастенической» Сабине Шпильрейн, может быть, в моих домыслах и предубеждениях. Так или иначе, мне остаётся только поделиться моим «разнобоем», понимая, что мои версии тянут в разные стороны.

– Начну с общих вопросов.

Диагноз Сабины – «психотическая истерия». Не знаю, что он означает, не буду заглядывать в справочники, только замечу, что между диагнозом психиатра, даже если он верен, и живым человеком, всегда остаётся зазор

…большой или маленький, новый вопрос…

Впечатлительная девочка, подросток, до поры до времени оставалась в границах нормы,

…что такое психическая норма, как она меняется от эпохи к эпохе, новые вопросы…

поскольку, как мы знаем, способна была блестяще учиться (закончила школу с золотой медалью). Неожиданно умирает её младшая сестра, и у Сабины происходит нервный (психический?) срыв.

Не будем торопиться признавать нормального человека ненормальным,

…определение этой границы прерогатива врачей, но у культуры свои ответы на вечные вопросы…

ведь это всё тот же человек, просто в его тонкой психической системе произошел сбой.

Пластически представляю пространственную сложную систему с множеством переходов и связей, стоит какой-то связке нарушиться (или разрушиться), как вся система даёт сбой.

Как быть в таком случае?

Вопросы, которые задаю, относятся не к психиатрии, к культуре в целом.

Следует ли, насколько возможно, восстанавливать тонкую психическую организацию пациента, или врач должен добиваться пусть более грубой, зато более надёжной психики, которая не давала бы сбоев. В конце концов, подумаешь событие, смерть младшей сестры. Все люди рано или поздно сталкиваются со смертью, при этом, с нормальными людьми ничего не происходит: поплачут, попечалятся, и будут жить дальше. Поэтому, без лишних сантиментов, психический срыв Сабины следует классифицировать как болезнь. И лечить, чтобы исключить подобные болезни в будущем.

Нужны ли культуре впечатлительные люди?

Поменяем оптику и продолжим вопросы. Нужны ли культуре тонко чувствующие, впечатлительные лица, психика которых содержит потенцию кризисов?

Нужна ли мужчине тонко чувствующая, впечатлительная женщина, с которой хлопот не оберёшься?

Не лучше ли, в прямом и в переносном смысле, надеть на них, и на мужчину, и на женщину, «смирительную рубашку» традиций?

Не будем сентиментальничать, признаем, что и смирительная рубашка, и лоботомия, достижения культуры, в некоторых случаях без них не обойтись. Не случайно, разработавший лоботомию Эгаш Мониш, получил Нобелевскую премию[237].

У культуры свой культурный отбор, она вынуждена устанавливать психическую норму, и лечить тех, кто находится вне пределов этой нормы. Другой вопрос, что в какой-то момент культуре приходится задумываться о границах этой нормы. Задуматься над судьбой тех, кто оказался в пограничье, одновременно, и там, и здесь.

Обнадёживает, что «женщины на грани нервного срыва», как в фильмах Педро Альмодовара[238], сегодня не воспринимаются как клинический случай.

Скорее, как норма.