Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

… А мне ни капли его не жаль. Я сам его ненавижу.

Я тоже – она вздрогнула – ненавижу за то, что он так страдает.

А где Кон?

Он раскис! – крикнула Брет

Его куда-то убрали

– Где он?

Не знаю.

Откуда нам знать?

По-моему он умер…

И, наконец, как приговор: «Господи как он мне надоел! – Веселья от него мало. – Он угнетает меня».

Страшное признание женщины, которая когда-то проявила благосклонность к мужчине, а тот возомнил, что у него особые на неё права.

Такой вот портрет Роберта Кона, который «обладал удивительной способностью, пробуждать в человеке самое скверное», но которого не жаль.

Не жаль, несмотря на все его страдания, не жаль, даже если лицо его постоянно становится изжелта-бледным. Только и остаётся Роберту Кону уйти от всех, уйти от Брет.

Роберт Кон, неважно какой он на самом деле, отчётливо обрисован его портрет или не отчётливо, славный он или не славный, был ли лучше до встречи с Брет, или всегда был таким, потому ли был таким, что еврей или по другим причинам (не будем особо педалировать, пусть будет француз, немец, русский, о национальных мифах в другом месте, в другое время), всё это не имеет большого значения, главное он чужероден.

Разве, как нас учили, добро не должно быть с кулаками, разве не следует бороться за любимую женщину, разве не следует оберегать её от различных искушений, разве Роберт Кон не настоящий мужчина? Тогда, пусть кто-нибудь ответит, почему никто не хочет принимать во внимание боль, невыносимую боль, Роберта Кона?

Может быть, чужеродность и есть ответ, мир вокруг изменился, а он, Роберт Кон, нет, мораль, которая идёт впереди человека, стала смешной, а он этого не понимает, мир стал тихим, даже в фиесте, даже в корриде, а он этого не понимает, женщина больше не нуждается в рыцаре, тем более в назойливом рыцаре, а он всё рядится в тогу рыцаря.

Тогда пусть кто-нибудь ответит, почему все так называемые «хорошие люди» столь невыносимо скучны, почему они умудряются испортить жизнь не только себе, но и своим близким, почему они не могут забыть о своей добропорядочности и просто отдаться празднику, отдаться фиесте? Может быть, стоит забыть обо всём, что не сбылось, что обмануло и продолжает обманывать, больше не цепляться за него. Тем более, если вчера была Великая война.

И если восходит солнце, если оно, вопреки всему, восходит день за днём, может быть, стоит на время забыть о том, что было вчера, что случиться завтра, а может быть, уже сегодня вечером.

Молодость должна оставаться молодостью, она не должна помнить, что случилось вчера, и не должна пугаться того, что может случиться завтра, а может быть, уже сегодня вечером.

Но Большую Войну лучше забыть. И никогда не вспоминать.

…любовь после Большой Войны

История с Робертом Коном подводит нас, возможно, к главной теме всей книги, не будем называть её темой любви, слишком напыщенно и пафосно, скажем просто о бесконечных метаморфозах отношений между мужчиной и женщиной (лейтмотив всей книги, а не только этой главки). И о том, что мы назвали «любовным треугольником».

Любовный треугольник в «Фиесте» многогранен: невольный каламбур, треугольник не треугольник, грани не грани, обо всём и ни о чём. Многое осталось позади, что, казалось, на все времена, неясно, что ожидает впереди, только одни контуры.

Остался позади благородный мавр с его настойчивым мотивом «молилась ли ты на ночь, Дездемона»[423], с его твёрдыми, непоколебимыми убеждениями воина и мужчины. «Отелло от природы не ревнив – напротив: он доверчив», скажет Александр Пушкин[424]. Может быть, не ревнив, может быть, доверчив, но он, Отелло, и самый несчастный из смертных, поскольку непоколебим, поскольку слеплен только из одного, пусть благородного, металла, поскольку, именно такой доверчивый человек, распространяя чёрно-белые принципы воинской чести на все сферы жизни, невольно разрушает жизнь, разрушает женщину, разрушает самого себя (об этом, чуть подробнее, в одном из следующих опусов).

Остался позади мятежный и мятущийся Гамлет[425]. Он будет продолжать разгадывать тайны мира и смысл собственного в нём существования, будет продолжать биться над дилеммой «быть или не быть», ещё и потому, что мир его дяди и даже его собственной матери больше неприемлем, мир этот не только преступен, он скучен, бездарен, примитивен. Но ему Гамлету хочется разгадать, возможен ли другой мир, в котором он сможет открыто любить, как «сорок тысяч братьев любить не могут», и он будет продолжать размышлять (такова натура Гамлетов всех времён и народов) над «быть или не быть» его любви. И, кто знает, возможно, этот новый мир не будет столь скучным, бездарным и примитивным.