В западной послевоенной моде дамские брюки, хотя и являлись элементом стиля унисекс, тем не менее придавали женщинам особый флер эротизма и сексуальности (подробнее см.: Бар 2012). В СССР в середине 1950-х годов этот вид одежды еще вызывал бурю негодования. Студенток-«штанишниц» высмеивал и бичевал в стенгазете историко-архивного института ныне известный писатель и публицист, тогда еще студент Э.Я. Радзинский (Аксютин 2004: 244). А.И. Аджубей вспоминал, что в ряде министерств женщин, рискнувших облачиться в брюки, не допускали в служебные помещения (Аджубей 1989: 109). Поэтесса Э.В. Лурье вспоминала, что в конце 1950-х годов девушек в брюках не пускали в студенческий зал Публичной библиотеки в Ленинграде (Лурье 2007: 486).
Конечно, никаких нормативных решений по поводу одежды в стиле унисекс власти, равно как и общественные организации, не принимали. Все сведения, связанные с осуждением женских брюк, почерпнуты из нарративных источников или опросов, сделанных уже в начале XXI века. И мемуаристы, и респонденты всегда с видимым удовольствием рассказывают о притеснениях «штанишниц» (Дервиз 2011: 74). Однако источники иного характера свидетельствуют о том, что представления властей о «приличии в моде» постепенно становились более демократичными. В начале 1960-х годов официальная школа моделирования, сосредоточенная в домах моделей, декларировала такие принципы создания костюма, как «лаконизм решения, четкие пропорции, плавные линии» (Одежда и быт 1962: 1). Это отвечало общемировым тенденциям высокой моды и было одобрено советскими идеологами и властью. В Ленинграде, например, на заседании постоянной комиссии по легкой промышленности при горисполкоме в октябре 1959 года было предложено сделать модный силуэт более спортивным и строгим. Модельеры осмелились начать разработку фасонов женских брюк. В 1960 году журнал «Работница» признал женские брюки вполне приемлемыми для прогулок, занятий спортом, домашнего досуга (Работница 1960в: 31). Более того, они даже в представлении апологетически настроенной интеллигенции стали рассматриваться как одежда, украшающая женщину, поднимающая ее на новый уровень сексуальности. В.А. Кочетов в романе «Секретарь обкома» посвятил целый абзац описанию брюк супруги главного героя, партийного работника Денисова: «София Павловна немало потрудилась над тем, чтобы одежды ее для такой поездки были удобны и в то же время, чтобы она выглядела в них соответствующим образом. Она сшила несколько комбинезонов, с лямками, с медными пряжечками, с карманами и карманчиками, застегивающимися большими красивыми пуговицами. Затворившись в спальне, она перед зеркалом тщательно осматривала себя в таких одеждах со всех сторон. Кое-что у нее было немножко больше, чем бы хотелось: брюки и лямки комбинезонов это подчеркивали с излишней старательностью. Но ничего, ничего. Хуже, когда меньше, чем надо. Ничего» (Кочетов 1961а: 85–86).
В 1962 году журнал «Работница» с явным назидательным осуждением писал: «Среди мам распространено мнение, что брюки можно носить только дочерям. А разве мамы во время отдыха не катаются на велосипеде, не ходят на прогулки в горы, не играют в волейбол?» (Работница 1962в: 31). Это означало явную легализацию брюк, хотя и с частичным поражением в правах. Но важнее было другое обстоятельство – проникновение в советскую моду уже укрепившегося на Западе стиля унисекс, свидетельствующего об изменениях в гендерном укладе в СССР (подробнее см.: Клингсейс 2008). Своеобразные стадии этого процесса зафиксированы в ранних повестях В.П. Аксенова. В «Коллегах» подруга Зеленина Инна появляется в «узких серых брючках» лишь один раз, и то потому, что приезжает на велосипеде (Аксенов 2005: 17). Для героини «Звездного билета» Галки Бодровой черные брючки выше щиколотки и блузка на манер мужской рубашки, обязательно с закатанными рукавами, – почти привычный наряд, пригодный и для дороги, и для дружеского общения (там же: 231, 339). В повести «Апельсины из Марокко» стиль унисекс, непременной частью которого являются уже не просто брюки, а джинсы, вообще выглядит нормой женской одежды. В обыденной жизни Катя – жена геолога Кичекьяна и объект любовных переживаний Николая Калчанова и Сергея Орлова – «в толстой вязаной кофте и синих джинсиках, а на ногах, как у всех… огромные ботинки» (там же: 377).