Мужчина, которого она забыла

Кэйтлин застывает на секунду, а потом, не сводя с меня глаз, тихо произносит:

– Я всегда думала, что перед тобой стоял судьбоносный выбор и что ты предпочла меня.

– Так и было, – говорю я. – Я выбрала тебя.

– Но у него-то не было выбора! И ты столько лет позволяла мне думать, будто он от меня отказался. Что же мне теперь делать? Я-то представляла, что он меня ждет. Может быть, даже разыщет тебя и сам придет ко мне!

– Но…

– А теперь… Мама, что мне делать?

В комнате повисает тишина. Семья, от которой я ждала поддержки, кажется далекой и безучастной. Я больше не умею дотянуться до них – даже до Эстер, которая вместе со своим медвежонком залезла к Грэгу на колени.

– Делай как пожелаешь, – отвечаю я, старательно взвешивая каждое слово; я сейчас не могу позволить себе ошибаться. – Хочешь, я свяжусь с ним и расскажу о тебе? Можно сделать это вместе – все, как ты скажешь, Кэйтлин. Если бы ты знала все, то не злилась бы на меня. Позволь… показать тебе. И не тревожься – у тебя еще полно времени, чтобы устроить все по-своему. Обещаю. Я тебе помогу.

Кэйтлин бледнеет и хватается рукой за стол.

– Все хорошо? – спрашивает Грэг.

– Нет, не хорошо, – буднично отвечает она, глядя на меня. Моя дочь всегда вздергивает подбородок, когда борется со слезами. – Пожалуй, я не останусь ужинать. Вечером я еду в Лондон.

– Кэйтлин, пожалуйста… – Я беру дочь за руку, но она выворачивается.

– Мне нужно время. – Кэйтлин на меня не смотрит, но я хорошо знаю, что у нее на уме и почему в глазах блестят слезы. Кэйтлин не может злиться на свою несчастную больную маму. Это нечестно. – Я просто… Мне надо все обдумать. Подальше от… вас всех.

– Кэйтлин, не уходи, – говорит ее бабушка. – По крайней мере поужинай.

Кэйтлин смотрит на остывающий ужин.

– Я уеду сегодня. Вызову такси до вокзала.

– Я тебя довезу, – с готовностью говорит Грэг.

– Нет, спасибо, – сухо возражает Кэйтлин. – Лучше останься с мамой. Просто… мне нужно уехать.

* * *

– Она не хотела об этом говорить, вот и все. – Грэг наблюдает, как я вожу по волосам серебряным ежиком. Под этим взглядом мне почему-то сложно сосредоточиться – словно застегиваешь бусы перед зеркалом и видишь все задом наперед. Я и так не в духе: помню, что еж – это маленькое колючее млекопитающее, которое водится на Британских островах, но не помню, как называется вещица с колючками у меня в руке. От того, что Грэг на меня смотрит, все только хуже.

– Ты устала, – продолжает он, стоя рядом в одних трусах. Мне бы его раскованность… Я не знаю, куда деть глаза, поэтому отворачиваюсь. – Ты же созналась, нашла в себе силы. Когда-нибудь Кэйтлин все поймет.

– Созналась? – говорю я, пристально глядя на пустую гладкую стену. – Да, пожалуй. Для некоторых признаний не бывает подходящего времени. Ты меня понимаешь? Я ее обидела, а она – из-за того, что я больна, – даже не может ответить. Уж лучше бы накричала, сказала бы, что я испортила ей жизнь. Мне бы стало легче.

– Ничего ты не испортила. – Грэг садится на постель, почти касаясь меня голой ногой. Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не убежать. Это мой муж – мне положено радоваться, когда он рядом. И все же трудно отделаться от чувства, будто в мою семью и мою спальню проник самозванец.

– Кэйтлин – девушка чувствительная. Это у нее от шока, – говорит незнакомец. – Дай ей свободу. Через несколько дней все уляжется.

Я неловко сижу на кровати и жду, когда он уйдет чистить зубы. Секунду спустя (знаю, в эту секунду он раздумывал, не прикоснуться ли ко мне) Грэг встает и идет в ванную. Быстро сбросив платье и надев пижаму, я ныряю в постель и подтыкаю со всех сторон одеяло – не только прячусь сама, но и мужа защищаю от боли, которую он чувствует каждый день. Грэг – хороший человек. За что ему такое наказание? Я жду, когда он вернется, обдав меня мятным дыханием, и думаю о своей болезни. Самое печальное в ней то, что я стала гораздо хуже к себе относиться.

Грэг выходит из ванной и залезает в постель. Я решаю заговорить.

– Меня беспокоит, что мы не уладили все раньше. Через пару лет я, чего доброго, буду лаять по-собачьи и откликаться на имя Сюзанна. – Я робко улыбаюсь, но Грэгу не смешно. С моей стороны нечестно ждать от него иной реакции лишь потому, что черный юмор помогает мне справиться с болезнью. Грэг мечтал совсем о другой жизни и вот во что вляпался: жена любит его все меньше, а скоро и вовсе начнет пускать слюни.

Он поворачивается на бок и обнимает меня поверх одеяла. Мне тяжело.

– Еще пара дней, и все утихнет, – говорит Грэг и целует меня в ухо. Я вздрагиваю. – Кэйтлин вернется в университет, к друзьям, войдет в обычный ритм, посмотрит на дело со стороны. Все наладится, вот увидишь. То есть вот ты говоришь, что для признания никогда не настало бы подходящего времени, – но у тебя же все получилось.

– Надеюсь, ты прав, – уступаю я.