Мужчина, которого она забыла

И вот настал день представления. Я вошла в зал за полчаса до начала, чтобы занять место в первом ряду – оттуда было удобнее подхватить безутешную дочь, когда она в рыданиях убежит со сцены. И между прочим, за него пришлось побороться. Другие матери – настоящие, при мужьях, те, что носят парки и пекут торты для ярмарок, – уже побросали на стулья свои кардиганы. Почти все здесь меня недолюбливали. Я была неизвестной величиной: высокие каблуки, яркая губная помада и никакого мужа на горизонте. Во мне видели угрозу. Когда перед спектаклем нас попросили из зала и я встала поодаль, притворяясь, будто читаю книгу, остальные мамаши собрались в группы и перемывали мне косточки – во всяком случае, я была в этом уверена. В общем, переложить чужой кардиган на соседний ряд – это с моей стороны было очень смело. Однако я думала лишь об одном: нужно быть на виду у Кэйтлин, когда понадоблюсь, утешить и защитить ее.

– Это место занято, – сказала мне мамаша из школьной мафии, той, что организует лотереи и продает билеты старушкам, которым и на еду-то едва хватает.

– Уже нет. – Я скрестила руки на груди, опустила свой широкий зад на крохотный стульчик и наградила ее взглядом, в котором ясно читалось: «Только сунься, стерва, я тебе руки оторву вместе с твоей дурацкой челкой».

Она отступила, и я осталась на первом ряду. Визгливый голос, повествующий прочим мамашам, что я чудовище и веду себя «совершенно неподобающе», раздавался, пока в зале не погас свет. А потом мисс Грейсон забренчала на пианино, и я сжала кулаки, так что ногти впились в ладони.

Бедняжка Кэйтлин.

В первых сценах она не играла. Родители в зале кашляли и шаркали, дети на сцене перешептывались и махали матерям. Я убеждала себя, что таковы все школьные пьесы, но успокоиться это не помогало. Провал был неизбежен. Каким горьким разочарованием он станет для Кэйтлин, как трудно ей будет от него оправиться!..

А потом она вышла на сцену в своем красном платьице и картонной короне и… поразила всех.