Мужчина, которого она забыла

Впрочем, до Грэга она тщательно оберегала свою личную жизнь. Никто из ее мужчин не ночевал у нас, не оставался на чай, не набивался ко мне в друзья. Я иногда думаю – может, зря мама не показала мне с самого начала, что отношения приходят и уходят, что люди могут тебя использовать, причинять тебе боль, говорить одно и тут же отказываться от своих слов. Впрочем, это не помогло бы – слишком страстно я верила в любовь. В детстве я долго была уверена, что мама предпочла остаться одна, потому что по-прежнему любит отца, этого призрачного героя, который, я в этом не сомневалась, однажды вернется и заявит на нас права. Однако он не вернулся, а если и вспоминал за последние двадцать лет о маме, то обо мне не думал ни секунды. Я для него не существовала. Все эти годы я боялась, что случайно его встречу, и боялась совершенно напрасно – он-то вовсе об этом не беспокоился.

Конечно, когда мама рассказала правду, я обиделась и разозлилась. Новость оказалась такой тяжелой, и я сбежала из дома, хотя нужна семье, и вернулась в это место, которое надеялась больше никогда не увидеть. Почему? Не знаю. Но и остаться я не могла. Дома я бы злилась на маму. А мне нельзя на нее злиться.

Особенно после того, как я по собственному легкомыслию потеряла отца своего ребенка.

Я смотрю на часы – начало четвертого. Клуб в это время почти пустой, не считая пары завсегдатаев да тусовки парней в деловых костюмах – холостяцкая вечеринка или чей-нибудь день рождения. Через двадцать минут дверь вытолкнет меня в большой неприветливый мир с его автомобильными выхлопами, выделенными полосами, круглосуточными супермаркетами и острой необходимостью принимать решения… Я хочу к маме – хочу попросить ее о помощи, – но не могу. Нельзя, чтобы она узнала, во что я вляпалась.

В бар входит старик, который появляется здесь раз в четыре недели, с каждой пенсии. Я ставлю перед ним стопку виски, разбавленного дешевой имитацией разливной колы, все как он любит. Он поворачивается на табурете и, облизываясь, наблюдает за окончанием танца. Как странно видеть людей, которые приходят сюда по своей воле…

Стриптизерша, закончив номер, подбирает с пола бикини и уходит со сцены, неуклюже ковыляя на высоких платформах. В перерыве между выступлениями зал на короткое время наполняется кашлем и сопением. В тишине даже вонь от пота и несвежего пива кажется острее. Через десять минут моя смена закончится – и что тогда? Может, сегодня я позвоню домой и во всем признаюсь? Скажу, чтобы обо мне не беспокоились?

Я знаю, что родные сходят с ума от волнения, но не уверена, что готова сейчас их видеть. Особенно маму. Мама думает, будто я, за что ни возьмусь, сделаю это на пять с плюсом. Знаю, она меня не осудит, однако точно разочаруется. А я не хочу, чтобы ее последним воспоминанием обо мне было разочарование.

* * *

Вернувшись в Лондон, я сразу пошла к Себастьяну – убедиться, что он насчет нас не передумал. Знаю, это нелепо. Если бы я услышала такое от Бекки, то протянула бы ей бутылку вина с шоколадкой и велела забыть о придурке. Но говорить всегда легче, чем делать. Легче, чем вести себя по-взрослому и знать, когда все кончено, особенно если для тебя ничего не кончилось. Мне было трудно поверить, что человек, который недавно пылал ко мне чувствами, вдруг обо всем забыл. Так не бывает. Разве любовь может взять и уйти? Разве, если докопаться до сути, она не всегда настоящая? Раньше я думала, что, когда влюблюсь, все будет именно так. А потом влюбилась и выяснила, что это полная чушь.

Найти квартиру Себастьяна оказалось несложно: достаточно было побродить по кампусу и поспрашивать. Все, похоже, знали про мой отъезд, но еще не слышали, что я провалила экзамены и отчислилась. А также – хотя наш разрыв не был секретом – никто понятия не имел, что я жду ребенка. Даже сам Себастьян. И это еще одна причина, по которой я не могла остаться дома. Я ведь злилась на маму ровно за то, что собиралась сделать сама. Меня ужасно бесит то, как она поступила, это было неправильно, но я понимаю ее выбор. После встречи с Себастьяном – особенно хорошо понимаю.

Я очень хотела, чтобы он меня обнял, однако удостоилась лишь недовольного взгляда.

– Чего тебе, Кэйтлин? – устало спросил он, закатив глаза.

– Не знаю. – Я пыталась не заплакать, но у меня ничего не вышло. Идиотские сопливые всхлипы через шесть секунд переросли в истеричные рыдания. – Хотела тебя увидеть. Я по тебе скучаю.

– Я этого не стою, – раздраженно ответил Себ.

– Можно войти? – умоляюще спросила я, будто девчонка. – Мне, кроме тебя, не с кем поговорить.

Себ с тоской оглянулся на комнату, откуда слышалось громыхание компьютерного шутера, и впустил меня в прихожую.

– Да нам вроде не о чем говорить, было и прошло, – процедил он, не глядя мне в глаза. – Прости за… сама знаешь. Пришло время обо всем забыть. Так ведь? Пусть каждый живет своей жизнью.

– Тебе что, совсем плевать? – Я по-дурацки всхлипнула и, сама не своя, схватила его за футболку – все надеялась, что сейчас он меня обнимет и покроет поцелуями лицо, измазанное в соплях. Ведь по-другому быть не может.