Мужчина, который забыл свою жену

— И разве на этой встрече с консультантом, семнадцатого февраля, вы не приняли решение, в дополнение к пенсии учителя, к которой мы вернёмся чуть позже, осуществлять независимые добровольные взносы исключительно на ваше имя, поскольку вы, мистер Воган, как единственный в таком случае налогоплательщик, могли получить более существенные налоговые льготы, чем в том случае, если бы взносы поступали на имя Мадлен Воган?

Я изо всех сил старался уследить за витиеватой финансовой конструкцией, но, думаю, человеку и с нормальным мозгом это было бы не под силу.

— Э-э, не знаю.

Судья подался вперед:

— Подумайте хорошенько, мистер Воган. Очень важно, чтобы вы припомнили ключевой момент.

— Должен заметить, звучит вполне вероятно. Если есть информация о выплатах, совершенных после этой даты, тогда, очевидно, я действительно создал дополнительный пенсионный вклад на своё имя.

— Проблема не в существовании этих пенсионных отчислений, мистер Воган. Суть дела в том, что вы вербально заверили свою жену, что этот персональный счёт будет в вашем общем распоряжении, а на своё имя вы его регистрируете только для того, чтобы сэкономить на налогах. Разве не это вы говорили своей жене в 1998 году?

Я взмок даже в тех местах, где нет потовых желез. Можно было соврать и просто согласиться с вполне правдоподобной картиной, которую мне тут представили, но я чувствовал священный долг быть честным, насколько возможно в столь неловкой ситуации.

— Должен сказать, абсолютно искренне, что я просто не в состоянии припомнить, — вздохнул я.

Адвокат Мэдди оторопел. Как будто я ловко переиграл его.

— Блестяще! — прошептал мой адвокат.

— Не в состоянии припомнить? — презрительно усмехнулся его противник. — Какая удобная позиция…

— Поверьте, это в самом деле так. То есть, возможно, именно это я и сказал. А возможно, и нет. Прошло столько лет, мне трудно вспомнить подробности.

— Возможно ли, — вмешался судья, — получить заявление от, гм, того самого «финансового консультанта», если он присутствовал при обсуждении?

— Мы пытались, ваша честь. Но он обанкротился и покинул страну.

— То есть это нам ничего не дает… Переходим к следующему пункту?

— Итак, вы не помните никаких обещаний собственной жене, мистер Воган, правильно? — В голосе её адвоката появились нотки отчаяния.

— Нет, не помню.

Мэдди разочарованно и презрительно покачала головой.

— Тебе недостаточно получить всё общие деньги, — не сдержалась она. — Ты ещё и секатор для стрижки изгороди стащил! У тебя ведь и сада больше нет!

— Тише, пожалуйста, — предупредил судья.

— Мне не нужен никакой секатор, можешь забрать его…

— Тише, ПОЖАЛУЙСТА! — рявкнул судья.

Адвокат перешел к следующей теме, а я всё пытался поймать взгляд Мэдди и беззвучно, одними губами, сообщить, что вчерашние ножницы принадлежат ей — могу даже купить ей новые, если захочет. Но она и смотреть в мою сторону не желала.

Тестирование моей памяти вошло в новую фазу: наша совместная жизнь и пропорциональность вклада в неё с обеих сторон.

— Мистер Воган, вы пытаетесь утверждать, что, будучи работающим человеком, участвовали в воспитании детей в той же мере, что и ваша жена?

— Сомневаюсь. Во-первых, когда они возвращались из школы, я всё ещё был на работе.

— Именно так, — многозначительно подтвердил он. — А вы пытались хотя бы подсчитать, сколько времени занимались детьми? — И театрально продолжил, якобы припоминая, что входит в обязанности родителя: — Забирали их из школы? Помогали делать уроки? Готовили и кормили? Водили в кружки и в бассейн? Вы оцениваете свой вклад в сорок процентов этой деятельности, тридцать или фактически он равнялся нулю?

— Ну, трудно сказать определённо, —искренне сознался я. — Но убеждён, что мой вклад был значительно меньше, чем Мадлен.

Я нервно оглянулся на своего адвоката, возмущение на лице которого означало, что он лично являлся свидетелем многолетних вечерних купаний и чтения сказок на ночь.

— Справедливо ли утверждать, что не занимайся ваша жена домашней работой так много, вы не смогли бы столько времени уделить своей профессиональной карьере?

— Полагаю, вы правы…

Мэдди вскинула голову.

— То есть вы согласны, что пропорция семьдесят на тридцать неверно отражает количество оплачиваемой и неоплачиваемойработы, проделанной вами обоими за время совместной жизни?

— Ну конечно, это неверно. Думаю, пятьдесят на пятьдесят было бы абсолютно справедливо. — И я посмотрел прямо на жену. Она выглядела абсолютно ошарашенной.

Повисло неловкое молчание, нарушаемое только безумным жужжанием мухи между рамами. Я даже немножко пожалел, что здесь нет журналистов и огромного, заполненного публикой зала; в этот момент должны были раздаться аплодисменты, переходящие в невнятный гул, который вынудил бы судью звонить в колокольчик и взывать: «Тишина в зале!» Но адвокат Мэдди впал в полный ступор. Беднягу будто запрограммировали только возражать и отрицать, он попытался выдавить пару слов, но безуспешно. Тут мой собственный представитель почувствовал, что пора вмешаться. Он встал: