— Вниманию пассажиров… (Тогда мы были просто «пассажиры», это потом нас повысили до «клиентов», чтобы могли активнее возмущаться, когда не получаем того, за что заплатили. Я ещё успел подумать: «Женщина в службе охраны — не часто такое услышишь».) Британские Железные Дороги приносят свои извинения за то, что человек, работающий в вагоне-ресторане, оказался идиотом-сексистом. Британские Железные Дороги признают, что ни одна из пассажирок женского пола не желает, чтобы мужчина средних лет, с обручальным кольцом на руке и бейджем с именем «Джефф», расспрашивал, есть ли у неё дружок, и просил номер её телефона. — Мэдди сохраняла идеально спокойные официальные интонации. Люди вокруг начали переглядываться, улыбаться, а моё сердце стучало чаще, чем колеса поезда. — А заодно они были бы признательны, если бы Джефф попытался смотреть в глаза женщине, подавая бутерброды, а не пялился на её грудь. Следующая остановка Дидкот-Парквей, где Джеффу стоило бы сойти с поезда и лечь на рельсы. Благодарю за внимание.
Раздался шквал аплодисментов — хлопали всё женщины, находившиеся в вагоне. Кто-то даже восторженно свистнул. Только одна старушка выслушала этот текст с сосредоточенным вниманием, словно действительно прозвучало официальное объявление.
Я еле дождался Мэдди. И был невероятно горд: она такая смелая и весёлая, она сумела заставить совершенно незнакомых людей смеяться и общаться друг с другом. Они всё ещё радостно галдели, когда Мэдди наконец появилась в дверях, с абсолютно непроницаемым лицом, будто ничего не произошло. «А вот и наш диктор!» — громко выкрикнул я, демонстративно освобождая столик, чтобы звезда могла поставить пиво и те самые отныне знаменитые бутерброды. Возможно, не стоило привлекать внимание всего вагона. Но мы не слишком переживали, когда в Дидкот-Парквей нас вышвырнули из поезда. В смысле, даже в такой дыре нам было чем заняться во вторник вечером.
Воспоминание это спровоцировало во мне всплеск любви и гордости. И появление Мэдди в вагоне показалось одним из самых ярких моментов в мировой истории. С какой безмятежностью она уселась на свое место и принялась жевать бутерброд — это же величайший комедийный шедевр!
А ещё мне стало жутковато от того, что фрагменты нашего общего прошлого, возвращающиеся к жизни, столь малы. Я будто жил в крошечной клетке, метался по ней, стукаясь головой о потолок и разглядывая знакомые кирпичики в стенах и полу. Я располагал крайне подробной картой собственной жизни начиная с 22 октября и несколькими мелкими кадрами аэрофотосъемки всего остального пространства.