Мужчина мечты. Как массовая культура создавала образ идеального мужчины

Филлис так и не вышла замуж. Она рано стала носить очки, которые ее не красили, и никогда не считала себя привлекательной. Ей редко выпадала возможность познакомиться с молодыми людьми, да и слишком ясно она понимала: ее любовные истории слишком далеки от реальности, всегда развиваются «по сценарию», на красивом историческом фоне, и служат для удовлетворения неясного сексуального интереса – как раньше это делали грезы наяву[659]. Позже, уже будучи молодой женщиной, она вспоминала танцевальный вечер, который однажды посетила: там ей очень понравился незнакомец в военной форме. Он оказался умным и добрым, тоже любил читать. Однако позже выяснилось, что он уже был влюблен в девушку, с которой Филлис дружила со школы. Это событие по большому счету ничего не значило, но позже Филлис с болезненной откровенностью признавалась: «Этот мужчина (честно говоря, слегка улучшенный) долгие годы играл главные роли в моих мечтах»[660].

Страстные увлечения юности часто оставляют неизгладимый след и влияют на выбор, который мы делаем уже во взрослом возрасте. Американская писательница Джоан Дидион признавалась, что с ранних лет ее представления о том, каким мог и должен был быть идеальный мужчина, во многом определялись сексуальным авторитетом Джона Уэйна. Она писала: «Джон Уэйн на лошади – сквозной образ моего детства и, возможно, даже юности; он навсегда придал форму некоторым моим мечтаниям»[661]. Англичанка Джин Люси Пратт, автор многочисленных дневников, которые она вела в 1940–1950-х, ярко и честно описывала свои любовные разочарования. Она прекрасно осознавала, что ее «притягивает типаж пирата». Девушка очень хотела выйти замуж, но не могла заставить себя симпатизировать «хорошим» мужчинам, на которых можно было положиться. При всем этом Джин ощущала связь с реальностью намного лучше своей подруги Джозефины, которая много лет подряд поклонялась актеру Лесли Говарду и даже после его смерти поддерживала отношения с его духом[662].

Воображаемые миры бывали невероятно богатыми и впечатляющими. В захватывающем романе Рэйчел Фергюсон «Бронте поехали в Вулвортс» (The Brontеs Went to Woolworths, 1931) три сестры создают мир мечтаний, в который погружаются так глубоко, что в конце концов запутывают даже читателей: где заканчивается фантазия и начинается реальность?[663] Повествование ведется от лица Дирдре, которая слишком хорошо разбирается во всевозможных литературных прецедентах и сетует, что воображение, по-видимому, лишило ее способности делать разумный выбор. Так, однажды мужчина позвал ее замуж, но при всей симпатии к кавалеру она не смогла принять его предложение, ведь была слишком влюблена в Шерлока Холмса: «Мои чувства к Шерлоку, его личности, его разуму были так сильны, что реальные мужчины по сравнению с ним превращались в серые тени»[664]. И она задается вопросом: не это ли есть настоящая любовь, «поклонение образу, иллюзии», когда «плоть и кровь больше не имеют особенного значения»?

После Второй мировой войны в фантазии девочек, которые раньше населяли литературные герои и кинозвезды, пробрались поп-идолы и участники бой-бендов. Но каково это – любить битла, Дэвида Кэссиди, Донни Осмонда или (более актуальный пример) члена группы One Direction? Современные ученые исследуют фанатскую любовь как элемент культурной истории. На долгие годы затянулись споры о том, считать ли девочек активными управителями или пассивными потребителями популярной культуры[665]. Потребляли они всегда с удовольствием. Молодые женщины в 1920–1930-х годах скупали романы и журналы о кино, наводняли кинотеатры и танцевальные залы. В 1950-х они тратили карманные деньги на журналы о звездах, кофейники, косметички, балетки, юбки-солнце. В 1960-х рынки заполонили бесконечные пластинки, проигрыватели, одежда для подростков[666]. Некоторые социологи-теоретики – например, феминистка и писательница Барбара Эренрейх – называли битломанию формой прорвавшего оборону сексуального самовыражения девочек, которые до того обязаны были держать свои страсти под контролем и сохранять видимую скромность[667]. В 1970-х Анджела Макробби и Дженни Гарбер обратили внимание на культурное значение девичьих спален – особого пространства, в котором расцветала женская дружба, играли записи любимых исполнителей, проводились эксперименты с макияжем и бесконечно обсуждались мальчики[668].