Мужчина на всю жизнь

Он больше не ощущал своего тела. Прежде он подолгу и с удовольствием мылся в ванной. Отношение к собственному телу до сих пор определялось у него боксерскими привычками. Контроль за весом, контроль за пищеварением, регулярное питание, здоровый сон, борьба с лишними килограммами, разумное потение, водные процедуры. Полуголый, он носился по квартире, приготовляя себе свежее белье, разыскивал фен, который Рита, как всегда, утащила в свою комнату, подолгу лежал в ванне, обстоятельно и с наслаждением намыливался, покрякивая, мыл душистым шампунем голову, насвистывая, растирался досуха полотенцем, пользовался хорошим кремом — это был ритуал, неотъемлемой частью которого был визит в ванную Марион, которая призывалась обычно для освидетельствования какого-нибудь прыщика, вскочившего на спине, и отсылалась потом за чем-то срочно понадобившимся.

Теперь он лишь принимал душ, да и то впопыхах, не раздумывая, исключительно ради гигиены.

Марион между тем выполняла свои обязанности. Уборка, стирка, магазин, приготовление еды, проверка домашних заданий — дел у нее было по горло. Она не могла думать о нем одном. И вернулась к текущим делам.

Порой ему казалось, будто он здесь в гостях, и, возможно, именно это ощущение, которое с недавних пор укрепляла в нем Марион, заставило его однажды сказать:

— Я отказался от автомобиля.

— Что-что? — Она была поражена. — Ты что, с ума спятил? А как же мы поедем в отпуск? Выходит, мы совсем на мели. И по воскресеньям теперь не сможем выбраться за город. Разве ты не знаешь, сколько стоит автобус на четверых? Да за эти деньги на автомобиле сто километров проедешь… Не могу я тут сидеть, — сказала она. — Схожу в кино. Мне надо отвлечься.

А спустя несколько дней он явился с тем пакетом.

Он прихватил еще две бутылки шампанского. После первой, когда Марион была уже слегка навеселе, он достал сверток.

— Вот. Это тебе.

Предмет был завернут в белую бумагу, и разрешение развернуть она получила, только когда и вторая бутылка была наполовину опорожнена. Под белой бумагой оказался еще один пакет, на этот раз золотой, перевязанный черной шелковой ленточкой.

Вверху, где ленточка была присобрана наподобие цветка, торчала роза, настоящая красная роза на длинной ножке.

— Это мне? — спросила Марион.

— Иди в спальню и разверни это там.

Когда он вошел в спальню, это было уже на ней.

Красные прозрачные трусики с черными кружевами и бюстгальтер того же цвета, с большим вырезом, так что видна была почти вся грудь. Выглядело это весьма двусмысленно.

Она была высокая, сильная женщина, но детей дома не было, а здесь ее крика все равно никто бы не услышал. Она смирилась, и все кончилось быстро. Потом, когда он уже храпел, она пошла на кухню, достала бутылку водки и стакан.

Подпускай к себе, только если он женится. Для того, чтобы он женился. Вот и вся мудрость, которую Марион выудила у своей матери, когда у нее в первый раз случились месячные. Этим нехитрым багажом она и должна была обходиться впредь.

Когда он навалился на нее, она спряталась далеко в глубь себя. И сидела там, маленькая, съежившаяся, но укрытая своим телом как надежной стеной.

Под халатом на ней все еще было это белье.

Уже слегка осоловевшими глазами она смотрела на съехавшие трусики, на складки жира на животе.

— Даже если мужик ходит без работы, жена все равно будет трястись от страха, как бы он ее не бросил.

Она произнесла это вслух и повторила еще раз, пока добрела до спальни.

Благие намерения считаться друг с другом мало-помалу забывались. И вспоминали о них реже и реже. Все четверо перестали себя сдерживать, не сразу, правда, но шаг за шагом.

С Карстеном совсем сладу не было. Иной раз он демонстративно выходил из комнаты, как только там появлялся отец. Или терял терпение за столом, когда отец накладывал себе еду, а ему приходилось ждать: "Слушай, что ты так долго копаешься?"

Этот человек, целыми днями слоняющийся по квартире, никак не соответствовал его представлениям об отце.

Однажды вечером Хайнц не пустил его во двор играть в футбол, потому что было уже поздно.

— Нечего тут командовать! — крикнул Карстен.

В следующую секунду Хайнц был уже возле сына, но Марион встала между ними.

— Сегодня ты больше не пойдешь на улицу, — сказала она.

— А чего ты его слушаешь?! Кто он тут такой?! — завопил Карстен.

Она влепила ему затрещину.

— Ты еще будешь мне указывать, кого слушать, а кого нет. Марш в постель, и чтобы до утра я тебя не видела.

Хайнц был в другой комнате. Она подошла к нему, села рядом.

— Нет, ну ты подумай.

— А, отстань, — сказал он. — Чему тут удивляться.

Рита теперь почти не выходила из своей комнаты. Она попросту отгораживалась от них, бродила в тумане своей музыки.

А потом как-то утром Хайнц Маттек застал жену возле открытого холодильника. Она наливала себе водку.

Он попытался скрыть испуг.

— А мне можно?

Раньше алкоголь для нее ровным счетом ничего не значил. Конечно, когда они бывали в гостях или приглашали друзей к себе, она выпивала рюмочку-другую, но не больше. Крепкое спиртное, да к тому же с утра — прежде это было немыслимо.