Мужчина на всю жизнь

Народ расходился по домам, и они пересели за освободившийся столик. Он заказал для всех водку. Ближе к утру зал снова наполнился: педерасты, проститутки, бродяги. Хозяин задернул шторы, на улице занимался рассвет. Одна из проституток выставила водку, на столе появились кофе и коньяк, и постепенно они снова вошли в раж. Хозяин подбил общий итог. Влить в себя подряд несколько кружек пива, за десять марок явиться во всей красе, разыграть по жребию девочек, показательный секс-номер — с этим, правда, ничего не получилось. Зато устроили танцы.

— Как насчет нас? — спросила Карола.

— Пошла ты, — сказал Хайнц Маттек. В сортире валялся пьяный, за соседним столиком сутенеры подсчитывали выручку.

— Ну, по последней, на дорогу, — сказал хозяин.

Когда пришел Пауль, он уже сидел в машине.

— Ну и ну, — сказал Пауль, — вот это погуляли.

Он опустил оба стекла.

Дома никто не спросил Хайнца Маттека, где он был.

Марион все еще не пришла к решению. Райсмюллерша знала, конечно, что Марион видела, как она опрокинула тележку с бокалами. Об этом знали уже все. Райсмюллершу никто особенно не любил. Не любили за языкастость, к тому же она много болела и другим приходилось отрабатывать за нее. Мастер дал им время на размышление. А потом сумму нанесенного ущерба начнут высчитывать у всех из жалованья.

Признайся она, и Райсмюллерша вылетит. Промолчи, и вылетит она сама. Но может быть, есть еще один вариант?

Обратимся в профсоюзный комитет. Его председателем была женщина, которая прежде работала в бельевой секции.

— У нас перевернулась тележка с хрустальными бокалами, — сказала Ирена. — И теперь за это у всех должны высчитывать из жалованья.

— А кто это сделал?

— Неизвестно, но одну из работниц подозревают в том, что она видела, кто опрокинул коробку. Доказать они ничего не сумеют, но зато могут выбросить ее на улицу.

— Понятно. Значит, никто ничего не видел. А как зовут мастера? Когда это произошло? Иногда ведь что-то падает и само по себе.

Эхтернахша ходила от одной работницы к другой. Но чем больше она их подзуживала, тем сердечнее они относились к Марион. Для нее занимали место в столовой, ее угощали сигаретами, спешили поднести зажигалку. Профсоюзная уполномоченная из соседней упаковочной секции подошла к столу Ирены и Марион.

— Ну, как дела?

— По-моему, хорошо, — сказала Ирена.

— Если не будете выступать сообща, проиграете.

— Три-четыре человека держат сторону начальства, — сказала Ирена.

— Такие всегда найдутся.

В тот день, когда они должны были получить расчетные листки, Райсмюллерша села в столовой отдельно от всех, в гордом одиночестве.

— Вот дурная голова, — сказала Ирена, — теперь нам придется пересаживаться к ней.

Следом за ними потянулись другие работницы; чтобы все уместились рядом, пришлось составить несколько столов; в противоположном конце осталась только Эхтернахша и еще трое.

Они все уже слегка подзавелись, пока переходили на новое место в столовой, а когда оказались на своих рабочих местах, кто-то запел:

В леща, что молод и строен был, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
и плавал у морских глубин, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
вдруг втрескалась старуха камбала, камбала,
вдруг втрескалась старуха камбала.

Последнюю строчку подтянуло еще несколько человек, а когда мастер закричал:

— Тихо! Вы, крикухи! Я сказал, тихо, — тут уж подтянули все:

Ей лещ сказал, сошла с ума, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
ты слишком для меня стара, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
давай-ка ты отсюда прочь, старуха камбала,
прочь-прочь, ты, камбала.

Теперь уже пели с наслаждением:

И камбала ушла на дно, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
и там ей страшно повезло, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
нашла монетку она в песке, вот это везение камбале,
монета — везение камбале.
С приданым нынче наша карга, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
и тот же лещ опять в женихах, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
ведь лещ-то наш далеко не простак,
ох, лещ далеко не простак.
Мораль истории проста, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
такого бойся жениха, раз, два, три,
трам-там, тиралляля,
ведь лещ-то наш далеко не простак,
ох, лещ далеко не простак.