Мужчина на всю жизнь

Он взял еще чехол для удилища, садок для мелкой рыбешки и только тогда поспешил домой.

— Можно мне тоже потрогать? — сказала Мириам.

Сначала покрутить катушку. Она так красиво трещит. Потом подержать все вместе. Обеими руками. И помахать. Как кнутом. Хайнц Маттек смеялся. Как сумасшедший. Он потянул на себя леску, позволил схватившей блесну рыбе снова отплыть в сторону, потом еще раз подсек добычу. У них на крючке была крупная рыбина. Щука. Старая, хитрющая разбойница. Это было серьезное сражение. И все же в конце концов она шлепнулась в воду у их ног, блеснув на солнце белым брюхом. Мириам подхватила ее в подсачек.

Еще ни разу в жизни он не ходил на рыбалку.

Он стал часто проводить время у Мириам и ее бабушки. Муж старухи умер три года назад, и теперь она наслаждалась счастьем наконец-то побыть одной, хоть напоследок. С Мириам она обращалась почти как с младшей сестрой. Время от времени, когда Мириам боялась взобраться на стул, потому что там сидел черт или привидение, старуха вручала ей ложку:

— Дай ему как следует.

Беседуя со своим мишкой, Мириам сама же и отвечала за него. Ратц весьма критически отзывался о полиции, об их домохозяине ("Его зовут Руперт, и он держит нас в дерьме"), о финансовом управлении, о фрау Залат, сотруднице отдела социальной помощи, об универсальном магазине "Карштадт". Иной раз Мириам обеими ногами наступала Ратцу на живот, и тогда он становился, в зависимости от настроения хозяйки, то бургомистром Вайдеманом, то Францем Йозефом Штраусом, то пронырой Шмидхеном.

О своих собственных детях — их было четверо — старуха держалась невысокого мнения.

— Все они не многого стоят. Гнут спину в три погибели, лживые и трусливые. От страха каждые полчаса бегают в сортир.

Разве что о своей младшей она отзывалась чуть теплее, о той, что моталась повсюду вместе с владельцем качелей.

— "Американских гор"! — кричала Мириам.

— Качелей! — кричала в ответ старуха. — И хватит об этом. Из нее по крайней мере мог бы выйти толк.

— А ты старая, у тебя голова не держится! — кричала в ответ Мириам.

Чуть ли не с первого дня старуха начала говорить Хайнцу Маттеку "ты". Ловко задавая ему вопросы, она быстренько выведала, что с ним приключилось. Впрочем, он и не сопротивлялся ее любопытству. Он уже примирился с этим.

Однажды она привела его в свою спальню. От изумления у Хайнца Маттека перехватило дыхание.

— Для сумасшедшего дома я стара, — сказала она, — и отказать от квартиры мне уже никто не вправе. А что еще может со мной стрястись?

На комоде, на ночных столиках, на полках — всюду флаконы с духами, серебряные туалетные зеркальца в самой изысканной оправе, дорогое мыло, тушь для ресниц, лак для ногтей, тени для век, одеколон. Самые лучшие махровые простыни, лосьоны после бритья, серебряные мыльницы, футляры для губной помады, душистая соль для ванны, кремы — здесь не было флакона, который стоил бы меньше сотни марок.

Она ходила только в самые дорогие парфюмерные магазины, заказывая, к полному восторгу продавщиц, такие немыслимые вещи, как ядровое мыло или "кукидент".

"Гивенши", "Герлен", "Диор" — старуха знала в этом толк.

— Хочешь понюхать?

Она сняла огромную, искусно сделанную хрустальную пробку с гигантского флакона. Темно-коричневая жидкость внутри казалась каким-то чужеродным шарообразным телом. Еще она протянула ему крохотный флакон с духами янтарного цвета.

— Нужно чуть-чуть капнуть на кожу.

Она нагрузила его стопкой нежнейших махровых простынь. А сверху положила флакон лосьона после бритья и два куска мыла, один светло-зеленый, другой темно-коричневый. У нее были зеленые глаза, испещренные темными точечками.

— Ну до чего же вы трусливые псы, — сказала она как-то. — И что вы только с собой делаете.

На заводе Хайнц Маттек теперь ничем особенным не выделялся, разве что молчаливостью. Тем больше удивились все, когда однажды он тоже нечто произнес, да еще в тот момент, когда вокруг пересказывали непристойные анекдоты. У многих в рабочих шкафах или где-нибудь в углу на рабочем месте висели картинки с голыми девушками, и некоторые из них были довольно-таки впечатляющими. Они все вместе возвращались с обеда, и речь уже в который раз зашла о том, когда, где и каким способом этим заниматься лучше всего. И тут Хайнц Маттек изрек, что лучше всего, это когда ты уже вообще не в состоянии различить, где находишься.

На мгновение они запнулись, потом расхохотались, но и тогда еще он не был уверен, что его шутку оценили. Конни хлопнул его по спине.

— Ну вот, он понемногу снова приходит в себя.

Он пихнул Конни в грудь.

— Что же, прикажешь мне лизать вам всем пятки? — проревел Хайнц Маттек. Он был и впрямь очень зол.

— Конечно, — вскричал Конни смеясь и с силой толкнул его в ответ. Он упал на Юргена, тот проорал "пятки лизать" и толкнул его к Вернеру, а тот толкнул его к Пабло.

— Пятки лизать, пятки лизать! — кричали они.

— Что здесь происходит? — спросил Каммерер, мастер.