— Что с ней, мастер? — Петька сжал мою ладонь.
Герцог тут же прервал беседу и повернулся в нашу сторону.
— Вывих, — кратко отчитался Дильфор, обращаясь к обоим мужчинам сразу. Заставил меня проглотить какое-то снадобье, нанес на лодыжку приятно холодящую мазь бурого цвета и сноровисто зафиксировал повязкой. — Придется пару часов полежать. — Он закончил свои манипуляции и выпрямился.
— Пару часов? — переспросила недоверчиво.
Насколько мне известно, поврежденный голеностоп восстанавливается не меньше двух дней, а то и четырех. Сбоку хмыкнул братец, полностью разделяя мое недоумение.
— Увы, миледи, — развел руками лекарь, — к сожалению, после болезни у вас еще не полностью восстановились магические протоки. Это немного тормозит регенерацию, поэтому отек и не спал сразу. Придется подождать. Отдохните, я зайду после обеда, чтобы поменять повязку. Уверен, вечером вы уже сможете встать.
Мы с Петькой обменялись красноречивыми взглядами, безмолвно договариваясь прибавить еще несколько книг к уже запланированным.
В покои я отбыла на руках «мужа». Саллер подходить не стал, но внимательно следил за тем, как меня выносят из библиотеки.
— Спасибо за помощь, ваша светлость, — поблагодарила, проплывая мимо.
Мэссер прищурился, легким движением обозначил поклон.
— Не стоит благодарностей, миледи.
— Поправляйся, детка, — подхватила свекровь, дотрагиваясь до моей руки.
Кивнула, перевела взгляд на герцогиню и почувствовала, как деревенеют растянутые в дежурной улыбке губы. То, как смотрела Дальмира, мне не понравилось. Очень не понравилось.
Брат донес меня до гостиной, сгрузил на диван. Внимательно выслушал Леома — вот это выпить до обеда, а вот это — непременно после. Даже не поморщившись, терпеливо перенес назойливые причитания Доры над несчастной госпожой. Приказал не беспокоить нас до обеда, потому что лекарь велел миледи отдыхать. Выпроводил всех и, когда за последним ушедшим закрылась дверь, развернулся, наставив на меня палец.
— Ты назвала меня Пеппи, — рыкнул он разъяренно.
— Прости, случайно получилось, — повинилась я и тут же перешла в наступление. — Хотя вел ты себя, как самый настоящий Пеппи или как Пи́пи, что, в принципе, одно и то же. Ты зачем на герцога набросился? Обвинял, угрожал? Он же мне всего лишь помочь собирался…
— Вот и помогал бы, — огрызнулся Петька. — Для этого совсем не обязательно тискать, за руки хватать и гладить. Или скажешь, это галлюцинации и мне просто показалось?
Опустила глаза, вспомнив прикосновения Саллера, обжигающе горячие ладони, медленно, томительно медленно скользящие по руке вверх.
— Вот видишь! — Брат правильно истолковал мое замешательство. — Я же просил держаться от него подальше, Машуль. «Подальше» значит обходить стороной, а не липнуть при каждом удобном случае. А ты что? «Спасибо, милорд… Я вся ваша, милорд…»
Он усиленно захлопал ресницами и добавил в голос высоких мягких ноток. Неужели я так глупо веду себя в присутствии Саллера?
— Ну, знаешь, — дернулась возмущенно и тут же скривилась — щиколотка все еще болела, — ты тоже вел себя не лучшим образом. Набычился, угрожал, только что копытом не бил и пар из ноздрей не пускал — а так прям бык перед тореадором с красной тряпкой. А это твое: «Если прикоснешься к ней, я…» И что бы ты сделал? Забодал? Так ты мне не настоящий муж, рога у тебя не вырастут, что бы со мной ни случилось. — Беспомощно махнула рукой. — Герцог раздавил бы тебя играючи. И что потом мне делать? Как жить? Отомстить и героически умереть?..
Я сердито отвернулась.
В комнате повисла тишина.
— Машк, я когда-нибудь вмешивался в твою личную жизнь, запрещал с кем-нибудь встречаться? — примирительно заговорил Петька. Он уже остыл, да и я тоже. Мы не умели долго дуться друг на друга.
— Нет, — вынуждена была признать.
— Вот. — Он устало опустился рядом. — Даже этого белобрысого Павлика терпел, хотя больше всего хотелось дать ему в глаз. — Стиснул мои пальцы, не давая перебить. — Но сейчас другая ситуация. Для всех окружающих ты моя законная жена, и, если я позволю посторонним мужикам у себя на глазах хватать тебя за плечи, если промолчу, сделаю вид, что не заметил, меня сочтут слабаком, трусом. Все, и в первую очередь твой драгоценный Саллер. А трус недостоин уважения, с ним никто никогда не считается. Понимаешь?
Вместо ответа я приподнялась, крепко обняла брата и, когда его руки сомкнулись на моей спине, тихо вздохнула. Мы вдвоем, и нам никто не нужен, особенно если это чревато неприятностями для одного из нас.
— Марусь, я давно хотел спросить, но все как-то забывал, — рассеянно протянул Петька, когда мы, помирившись, дружно пили оставленный камеристкой сок. — Ты случайно не знаешь, почему Аниаш придумала сыну такое странное прозвище — Пипи? Я вздрагиваю каждый раз, когда слышу. Представляю, как он себя чувствовал.
— Случайно знаю, — фыркнула я. — Она просто уменьшила полное имя.
— Полное имя? Трэй?