Разговор не получился с первой минуты. Я ничего не мог с собой поделать. Она рядом, она так оскорбительно, вызывающе хороша, а между нами та постель, на которой они с Антоном уничтожали мою радость, мою мужскую победу, мое самоуважение. И самое главное… Если бы меня спросили, какое чувство причиняет наиболее жгучую боль в самом широком спектре эмоций, я бы ответил без колебаний: для меня это ревность. Эта плотская ярость, требующая обладания и уничтожения в одно и то же время. Легче терять близких, терпеть поражение в бою, лежать придавленным каменной плитой. Легче знать, что умрешь через минуту. Все это намного легче.
Мария ничего не ела. Отпила немного шампанского. Я допил бутылку, и мы вышли.
— Ты решила, что не стоит отвечать на вопрос, который я задал по телефону? Я спросил, есть ли у меня шанс? Надежда на то, что мы с этим справимся?
Мы стояли у машины на обочине дороги, которая шла вдоль леса. Мария не сразу ответила. Но смотрела на меня внимательно, печально, горько. Хороший взгляд. Но в нем был приговор.
— Какой теперь смысл об этом говорить? — наконец произнесла она. — Мы не справились даже с тенью одного эпизода. Я ощущала твою ярость, кажется, ненависть. И не испытывала раскаяния. Такая мелочь: у меня есть чувства, которые не зависят от твоих, если ты понимаешь, о чем я. Да, это минное поле, но тот, кто хочет компромисса, способен по нему пройти. Мы — нет. Ни один из нас не хочет этого компромисса. Или не способен на него. Нам не остаться даже добрыми друзьями.
Да, как она права. Слова были лишними. Нужны были не слова. И я притянул ее к себе, загорелся, вспыхнул, запылал, все вспомнил и все забыл. Какие-то секунды я был уверен, что возвращаю ее. Возвращаюсь в свой утраченный рай. Впадаю в бесконечный экстаз блаженства. Посмотрел в ее лицо, чтобы насладиться его прелестью. И был сражен, убит наповал выражением ужаса, неприятия, почти отвращения. Это было несчастье. И я отреагировал так, как делал в своем больном, проклятом детстве: бросился в бой. Не с ней, но как это объяснишь? Меня отрезвила кровь на ее лице. Мария лежала на земле. Не кричала, не плакала, не просила о пощаде. Я знал, что могу убить ее, и она это знала.
Мне удалось сделать над собой страшное усилие. Я остановился, поднял ее, усадил на заднее сиденье и повез домой. Приехали в полной темноте. Я внес Марию в квартиру на руках, снял ее черное платье, помог умыться и уложил в постель. На кухне нашел болеутоляющие таблетки, в холодильнике бутылку кагора, поставил это и стакан воды на ее тумбочку. Не стал предлагать ничего, понимая, что она не примет из моих рук. Она закрыла глаза, а я бежал. От ее взгляда, от своего позора, от той очевидности, которую читал в каждом ее вздохе. Да, мы все решили. Проблема лишь в том, что все во мне протестует против этого решения. Я не приму его, и спаси меня бог от греха и расплаты.
Сергей Кольцов
Кристина Сереброва позвонила мне в десять часов утра.
— Я не знаю, что мне делать, — сказала она. — Куда звонить, кого вызывать? Антон на работе. Я пришла к Марии. С ней что-то… Мне кажется, она умерла.
— Никуда не звоните, ничего не трогайте. Мы едем.
Я позвонил Земцову, Масленникову и помчался к дому Марии.
Слава с экспертом Масленниковым и группой меня опередили, они уже заходили в квартиру. Бригада «Скорой» поднималась по лестнице. Я мельком взглянул на бледную, растрепанную Кристину и бросился в спальню Марии. Над ней склонился Александр Васильевич.
— Сережа, раздвинь шторы, — попросил он. — Открой окно. И лучше выйди пока.
Я вышел в гостиную, там Кристина рассказывала Славе, что произошло. Она утром позвонила Марии, но та не брала трубку. Кристина звонила периодически в течение часа, а потом пошла к Марии со своим ключом. Мария не шевельнулась, когда Кристина ее позвала. Кристине показалось, что она не дышит, она побоялась до нее дотронуться и позвонила мне. А пока мы ехали, тряслась от страха в прихожей.
— Я не могу видеть мертвых, — сказала она Славе. — После того, как родители погибли.
Она заплакала. А в открытую дверь уже влетел Антон. Это я ему позвонил из машины. Если несчастье с Марией имеет отношение к нему, может, было какое-то предупреждение или угроза.
— К Марии пока нельзя, там эксперт и врачи, — сказал ему Земцов. — И держите себя в руках, еще ничего не известно. Возможно, обморок. Когда вы видели Марию в последний раз?
— Я видел ее прошлой ночью, — громко и вызывающе произнес Антон. — Я был с ней почти всю ночь. Мария была совершенно здорова. У нее в принципе хорошее здоровье, а ночью она была счастлива. Мы были счастливы.
Он не оглянулся на сдавленный стон-визг Кристины. Я подошел к его несчастной жене, взял ее за локоть и отвел в кухню.
— Давай найдем тут какие-нибудь сердечные капли. Хочешь, я чаю тебе налью? Как бы сейчас ни повернулось дело, понадобится много сил. Предлагаю вообще пойти подышать свежим воздухом. Когда будет ясность, я тебе позвоню.
— Да, — обрадовалась она моему предложению. — Я здесь не могу, не вынесу больше ничего.