Мужчина-подарок

– Это нам с тобой не больница, а мужики в женских консультациях ничего не понимают. Так что я все беру на себя. Если только ты завтра выйдешь на работу как штык!

– Выйду, Анжелка… – снова тяжело вздохнув, пообещала я.

– Отлично! Значит, придерживаемся единой версии о консультации в консультации в течение полутора суток. Если Ирма вдруг что-нибудь спросит, вали все на придатки! Договорились?

– Договорились, – промямлила я. – Только Ирма – женщина и все про консультацию знает.

– Надь! Да после того, что ты для нее сделала, она тебя, я думаю, ни за какие коврижки не выдаст. Так что можешь ей сказать правду. Ну их, эти придатки, накличем еще… В общем, все! Некогда! А про эту сволочь… сама знаешь какую, поговорим завтра в офисе, – отрезала Анжелка и отключилась.

Не успела я положить трубку, как снова раздался звонок.

– Надя… – услышала я голос Егора. И тут же бросила трубку обратно на рычаг и снова отключила телефон.

Я готова была немедленно обменять свою прекрасную двухкомнатную квартиру на любой сарай в другом конце города и уйти из фирмы Лешки Шамана, только чтобы Воронцов не мог меня найти. Я сидела в постели немытая и нечесаная и размышляла о том, как вывернуться с наименьшими потерями из создавшейся ситуации. Во время раздумий я немного подуспокоилась, кое-как привела себя в порядок, выпила кофе и решила единожды и навсегда: бабникам – наше твердое женское НЕТ! Не стану я менять свою любимую двухкомнатную квартиру с двумя кладовками, тремя антресолями, раздельным санузлом и лоджией из-за какого-то жалкого Горыныча в серых трусах! И к Лешке в фирму завтра непременно пойду! Пусть его закадычный дружок, который в этой фирме очень кстати уже и не работает, знает, что мне на него абсолютно наплева-а-а-ать… На этом месте я немножечко всхлипнула, но вовремя взяла себя в руки и рыдать не стала.

Весь день я бесцельно прослонялась по любимой квартире, а к вечеру ко мне все-таки явился Воронцов собственной персоной. Я, разумеется, хотела тут же захлопнуть дверь, но он, поставив свой противный башмак на порог, закрыть дверь не дал и татем с большой дороги ворвался в квартиру. Я, разумеется, сразу же приняла самое независимое выражение лица, которое еще с утра натренировала вместе с ключевой фразой аутотренинга: «Бабникам – наше твердое женское НЕТ!»

– Надя! Ты все неправильно поняла! Эта женщина в моей квартире – моя собственная родная сестра из Москвы. Она пока у меня живет, потому что развелась с мужем и уехала от него, а жить пока негде… Ее зовут Леной, но у нас в семье принято «Ленуська» да «Ленуська».

– А Ируська – это, очевидно, твоя троюродная бабушка из Тамбова, – саркастически заметила я.

– Вот напрасно ты так! Ируська, то есть Ира, – это Ленина дочка. Моя, значит, племянница.

– А Натуська кто? Все-таки троюродная бабушка из Тамбова? – расхохоталась я.

– Какая еще Натуська? Не знаю я никаких Натусек. А Лена и я… У нас нормальные родственные отношения!

– Я видела.

– Что ты видела?

– Только очень близкие люди разного пола могут ходить по квартире в голом виде, не стесняясь друг друга!

– Почему сразу в голом? Мужчины на пляже ходят в плавках, и никто их при этом голыми не считает. Я просто собрался переодеться. А Ленуська… то есть Лена, выскочила из ванной, потому что уже заждалась свою дочь и сильно беспокоилась, как она одна в незнакомом городе.

– Очень правдоподобная история! – презрительно бросила ему я. – Но у тебя было время сочинить. Непонятно только одно: зачем тебе, Егор, столько женщин одновременно?

– Я же говорю, что Ленуська… ну… Лена с… Ирой… не женщины! Они родственницы!

– Хватит, Егор! Я вообще не вижу смысла в нашем разговоре. Уходи, пожалуйста!

– Уйти? – Горыныч спросил это с каким-то надрывом в голосе, который я сразу не прочувствовала.

– Уходи! – стойко держалась я (вы же помните: «Бабникам – наше твердое женское НЕТ!»).

– То есть тебе все равно, что я сделаю дальше?

– А что, собственно, такого ты можешь сделать? – усмехнулась я. – Не покончишь же с собой после того, как тебе отказала тысяча шестьсот пятьдесят восьмая партнерша по сексу!

– Надя! – крикнул он, но я не смотрела на его лицо («Бабникам – наше твердое женское НЕТ!»). – Неужели ты совсем… ну… нисколечко меня не любишь?

– Мы с тобой, Воронцов, занимались голым неподсахаренным сексом, а никакой любви, как ты знаешь, в природе не существует вовсе.

– Ясно, – шершавым голосом ответил мне Горыныч.

Я все-таки подняла на него глаза. Лицо его было… нет, не серым… Скорее землистым. Глаза как-то сразу ввалились, но даже в этот момент я еще не понимала, что происходит. Мне казалось, что великий бабник просто не может перенести унижения от того, что запланированная на вечер женщина ему вдруг отказывает. Я испытывала чувство законной гордости от своей невероятной стойкости, и Воронцов молча вышел из моей квартиры.